Юля.
– Ну и что? Охранник вас не выпустит без выписки.
– Тогда дайте мне выписку! – говорила Юля, а сама уже понимала, что сейчас медсестра убедит ее. Как странно, что за все это время, как Катя заболела, слезы только подступали к глазам, но она никогда не плакала по-настоящему, навзрыд, как плакала, когда была девчонкой. Будто все внутри стало сухим, стальным, крепким. Даже сейчас, в момент истерики, она знала, что все равно выдержит, все равно вынесет, как бы ни кричала и ни паниковала.
– Вы только поступили, вам сейчас никто выписку не сделает. Давайте завтра утром все обсудите с вашим врачом. Сейчас ночь, ничего нельзя сделать. Утро вечера мудренее.
Так медсестра постепенно успокоила ее.
Но соседки все равно испугались Юли, решив, что она «ненормальная», и дверь всю ночь была закрыта. Утром Юле стало жутко стыдно за прошедшую ночь. Но была и другая мысль, не дававшая ей покоя: после всех этих невзгод с Катей, после отцовского предательства ее мужа, может, она и правда стала истеричкой?
Могла ли она теперь мыслить здраво, как когда-то, сохранять спокойствие и приличие, как в былые времена? Куда делась ее безответность и бесхребетность, вынуждавшие ее раньше замалчивать свои обиды? Она словно постепенно переродилась и превратилась в другую женщину: нервную, озлобленную, ставящую проблемы своего ребенка превыше проблем других людей. А ведь это были люди, страдавшие так же, как и она, а может, даже больше.
И вот в разгар всей этой больничной нервотрепки вечером в среду Юля получила сообщение по Ватсап от Йохана:
– Я собираюсь сесть на поезд, чтобы приехать в твой город. Пришли, пожалуйста, свой точный адрес.
По телу ее побежали мурашки, столь неожиданно и неправдоподобно было это сообщение. Но это был его номер, его немецкий номер, это был не розыгрыш, не чья-то злая шутка. Поверить в это было невозможно, ведь приехать к ней из Москвы он мог только по одной причине: она ему была интересна как женщина. Этого Юля не могла допустить даже в самых смелых мечтах.
Ну не могла она казаться теперь кому-то привлекательной, просто не могла: вымотанная, далеко не первой свежести, единственное, что до сих пор влезала в свой сорок второй размер, но сейчас все женщины худые, кого теперь удивишь этим.
И вообще, пока они общались в самолете и в аэропорту, она не заметила, чтобы он как-то по-особенному на нее смотрел. Так зачем он хотел приехать? Если ему нужен был секс с кем-то, не слишком ли далеко он решил поехать за ним? Ведь в четверг у него был по-прежнему рабочий день в Москве. Абсурд, нелепость! Ничего не отвечать ему, и точка.
– Мама, кто там тебе пишет? – вдруг спросила Катя, оторвавшись от планшета с играми.
– Да так, никто.
– Ты вся не своя прям.
Юля взглянула на дочь мутными глазами, но не услышала ничего, что та ей говорила. Ей стало жаль Йохана, который может сесть на электричку и отправиться в город, проделав долгий холодный путь напрасно. Она взяла в руки телефон и написала ему правду:
– Не приезжай. Мы с дочерью сейчас в Москве, в больнице при НИИ. Это плановое обследование.
Она думала, что он не будет отвечать или ответит, что в следующий раз как-нибудь заедет к ним. Однако, к ее испугу, Йохан написал совсем другое:
– Какой адрес у больницы? Я вас обеих навещу.
Если ему нужен был только секс, то он бы не поехал в больницу; тогда что ему нужно было? Она по-прежнему не смела воображать, что ему просто нужна была она сама. Зачем себя обнадеживать пустыми фантазиями, ведь еще ни один мужчина не принес ей счастья… Если бы ей было двадцать лет, она бы поверила, но сейчас, когда ей ближе к сорока, – как научить себя верить?
Нет, все это было пустое, пройденный этап для нее. И потом, она не имела права теперь думать ни о чем, кроме здоровья дочери. У Кати теперь не было отца, была только она. Она не предаст ее ради мужчины, пусть даже лучшего из всех, что она встречала. Да и потом, на поверку и этот прекрасный мужчина мог оказаться очередным проходимцем и эгоистом.
Юля нервно кусала сухие губы с отстающими корками, вдобавок ко всему ковыряя их еще и руками. Она не видела, как сильно Катю привлекло ее смятение. Затем Юля почувствовала, что задыхается. Она вскочила с кровати и выбежала в коридор, а оттуда на лестничную площадку, где она села в полутьме на ступени и зажала уши руками, а лицо спрятала в коленях. Телефон она оставила в комнате. Она знала, что если возьмет его с собой, то не выдержит, сдастся, напишет ему адрес. Здесь, в тишине и в одиночестве, она тихо справлялась со своей «ломкой».
Через час с лишним она вернулась в комнату. Катя вскочила с кровати и подбежала к матери. Лицо ее казалось обеспокоенным:
– Мама, ты где была? Я тебя везде обыскалась!
– А что случилось?
– Ничего, просто у тебя телефон тут названивает, я тебе его хотела отдать, по всему отделению бегала.
Разумеется, восьмилетний ребенок не мог догадаться, что последним убежищем для нервной женщины могла быть лишь только лестничная площадка. Юля взяла телефон дрожащими руками, в глазах все поплыло, когда она увидела пропущенные вызовы от Йохана, но хуже всего, она увидела его сообщение десятиминутной давности:
– Я стою в вестибюле. Они не говорят по-английски. Может, ты спустишься и переведешь?
Вопрос как взрыв прогремел внутри: как он узнал их адрес? Как? Выбрал один из двух НИИ в Москве? Но ведь он даже по-русски не говорит! Она просмотрела их переписку в Ватсап: там и намека не было на адрес, она ему ничего не отправляла точно.
Но делать было нечего. Она отправила ему сообщение, что идет к нему. Побежала за верхней одеждой, а затем через главный вход на улицу, а затем в пропускной пункт. Как бы невероятно это ни было, но Йохан действительно сидел там внутри, тепло одетый, в руках был пакет из продуктового магазина и цветы. Цветы! Большой, огромный букет роз, с зелеными пушистыми веточками. А ведь Юля уже и забыла, что это такое.
Стыд за то, что он увидит ее в такой неприглядной казенной обстановке, вдруг исчез. Приемные часы закончились, поэтому охранник не мог дать ему пропуск, хотя было видно, что ему хотелось нарушить свои инструкции, столь необычно было видеть иностранца с цветами в больнице, в которую еще
