Книга Лабиринт Ванзарова - Антон Чижъ

– Год…

– Повезло тебе, Попков… Разговор у нас будет простой, уговаривать некогда. Отвечать сразу. Понял?

Послышался жалкий стон.

– Молодец, догадливый… Ну что, Попков, хочешь умереть сразу и без мучений?

26 декабря 1898 года, суббота

Оригинальная новость.

В Петербурге, по полученным нами сведениям, устраивается фабрика для изготовления самосветящихся обоев. Изобретение это принадлежит французскому гражданину Шарльруа, который продал право на выделку их в России за 45 000 рублей господину Л. О. Хелевскому. Комната, оклеенная подобными обоями, принимает ночью фантастический вид, и рисунки на обоях становятся заметными без постороннего освещения.

«Петербургский листок», 26 декабря 1898 года

58

Заснул сразу и спал без сновидений. Проснулся ровно в полночь. Как показывал настенный матник.

Ванзаров встал с обширного кожаного дивана с высокой спинкой, на котором могло поместиться человек пять, и подошел к окну. Из окна виднелся угол Гороховой улицы, за ним часть Александровского сада перед Адмиралтейством. Сад спал, укрытый снежным покрывалом. По улице носились ночные тени среди бликов тусклых фонарей.

Он прислонил лоб к холодному стеклу. Что-то такое явилось во сне, что отозвалось неясной тревогой. Смутной и неопределенной. Будто нечто важное было упущено. А теперь робко стучалось в закоулке мыслей заблудившимся путником, которого не пускают на постоялый двор.

Неприятность заключалась в том, что Ванзаров не мог поймать сбежавшую мысль. Нечто такое, что было на виду, буквально перед глазами, а он упустил, как слепой. Искал, а плутовка не давалась, мелькнула и спряталась в самых глухих мыслительных дебрях. В которые сейчас не добраться.

Ванзаров вернулся к дивану. Уселся на мягкие упругие подушки. Спать не хотелось, он был полон сил. Легкий голод не в счет.

В этой комнате, служившей местом отдыха офицеров охранки, он провел более пяти часов. Охранное отделение располагалось в доме градоначальства, не имело камер для арестованных. Их приводили на допрос, затем отправляли по ближайшим тюрьмам. Особо опасных содержали в Петропавловской крепости. Ванзарову сделали поблажку: оставили под присмотром караульных с винтовками и штыками. Караул скучал в коридоре, изредка поглядывая, что поделывает важный арестант.

Сбежать отсюда легко. Не надо прыгать в окно. Скакнуть с третьего этажа и остаться целым не удалось бы и фокуснику Гудини. Ванзаров мог просто выйти. Правда, караульные оказались бы немного помяты и беспомощны. Штыковым боем они владели, а справляться с борцовскими приемами не обучены. Солдатиков Ванзаров пожалел. Но не только. В случае побега начальник охранки поднял бы на ноги всю полицию и жандармский корпус вдобавок, отдав приказ стрелять на поражение. Такого подарка Пирамидов не заслужил.

Получив от ротмистра Мочалова папку с показаниями и многозначительный взгляд, Ванзаров присел к квадратному столу, за которым офицеры пили чай и закусывали. На столе имелся округлый поднос с графином и четверкой стаканов. Кормить арестованного не полагалось. Потому что он еще не был арестованным. Голод Ванзаров залил стаканом теплой воды и раскрыл показания. Почерк мадемуазель Клубковой не мог рассказать о ней ничего. Почерка попросту не было. Показания напечатаны на пишущей машинке, свидетель оставила подпись:

«С моих слов записано верно, что собственноручно заверяю».

Далее, как полагается, следовали фамилия, имя, отчество и дата. В слове «Прокофьевна» буква «П» показалась знакомой. Ванзаров извлек записку, которую нашел в одежде Федора Морозова. Без подтверждения Лебедева сомнения оставались, но не слишком значительные.

Он вернулся к начальному листу. Свидетель дал показания примерно на десять лет каторги. Если суд будет мягок. Оказалось, что Ванзаров нанял Клубкову, чтобы она сыграла светскую даму, супругу шефа политической полиции. Ей было приказано уговорить добродушного и наивного начальника охранки доставить из Петропавловской крепости арестантку, которая там содержалась.

Мало того, мадемуазель Клубкова показала, что Ванзаров составил коварный план: должны были погибнуть князь Оболенский, шеф политической полиции, его жена и даже министр Горемыкин, который чудом не приехал в тот роковой вечер. Все ради того, чтоб «бросить грязную тень» (так в протоколе) на охранное отделение и лично полковника Пирамидова. Несчастная жертва сообщила, что Ванзаров после провала заговора держал ее взаперти, подвергал побоям, насилию и отнял паспорт. Она чудом спаслась, долго скрывалась и не могла выходить на сцену. Пока не решилась прийти с покаянием к единственным спасителям, охранному отделению. Сообщников Ванзарова бедняжка назвать не смогла, видела их мельком. Однако при очной встрече опознает непременно.

Пирамидов дал волю фантазиям. В машинописном виде с подписью они выглядели как настоящие. Ванзаров закрыл папку и кликнул караул, чтобы вызвали ротмистра. Мочалов явился суровым, как Эриния, богиня мщения.

– Ознакомились? – спросил он, пряча папку за спину, будто могли отобрать.

– Познавательно, – ответил Ванзаров, звякая горлышком графина о стакан.

– Готовы сделать признание?

Арестант позволил себе неторопливыми глотками осушить стакан, испытывая терпение ротмистра.

– Торопитесь, Николай Илларионович?

– Это в ваших интересах, Ванзаров.

– Мне спешить некуда.

– У вас полчаса.

– Сначала позвольте насладиться очной встречей с вашим свидетелем.

Мочалов хотел сказать что-то умное, но только скрипнул портупеей.

– Вы об этом пожалеете.

– Слышали об Оригене Александрийском?

Ротмистр сделал вид, что не понял вопроса.

– Это философ, которого записали в еретики, – продолжил Ванзаров. – Он говорил примерно так: все происходящее с людьми происходит не случайно, а по некому промыслу, некой неведомой важной причине. Такой важной, что даже число волос всех людей зависит от нее. Так о чем же беспокоиться?

Развернувшись, Мочалов вышел, оставив дверь распахнутой. Чтобы виднелись примкнутые штыки. Ванзаров сверил карманные часы с настенным маятником и занялся единственно доступным делом: ждать.

Прошел час.

Затем другой.

Минул и третий.

О нем не вспомнили. Свидетель запаздывал. Что свойственно барышням.

За окном стемнело. В комнате имелась электрическая люстра на три лампочки, но Ванзаров предпочел остаться во тьме. Чтобы логика ярче рисовала картины того, что сейчас делает Пирамидов. Утром его надо встретить в бодрости. Тем более что спинка стула была не слишком гостеприимной. Ванзаров поднялся, сделал разминку и счел, что имеет полное право занять диван. Устроив шею на округлом валике, служившем опорой, он вытянул ноги и провалился в глубокий спокойный сон.

Проспал около двух часов.

Сейчас, сидя на диване, он старался обмануть сбежавшую мысль: думал о чем угодно. В доме Шереметьевского его ждали на елку. Супруга и дочери нарядились, стол ломится от напитков, чтобы строптивый чиновник развязал язык. Начальник сыска ничего не делает просто так. На всякий случай решил обласкать того, кого терпеть не может. Волнуется, какое секретное задание поручено Ванзарову. Хочет узнать о чудесах ясновидения. Нет ему покоя.

И Борис наверняка в волнениях. Опять послал письма, опять грозил вечными карами, если в такой день младший посмеет не приехать. В доме брата Елизавета Федоровна разнаряжена и ждет невеста с большим приданым, куда солидней, чем за дочерью Шереметьевского. Приди и возьми. Все для тебя, чиновник Ванзаров. Все счастье этого мира…

Коварная мысль не высунулась из норки. Ванзаров сделал вид, что ему не больно-то и хотелось. Он вспомнил женщину, которая прятала лицо в ротонде шубы.

Адель Ионовна узнала, что ему грозит. Хотела упредить. Предложить побег. Скрыться. Бесполезно и бессмысленно. Только развязать руки Пирамидову. Она не может этого понимать, она живет чувствами, как любая женщина. Как она просила: «Верьте мне!» Ванзаров готов был верить, пойти на любое испытание. Да только зачем ей это? Зачем ему? Зачем им?

Мысль вильнула хвостиком. Ванзаров был тут как тут, цапнул за кончик. Хвостик попался. Он дернул и потянул. Это была она, та самая мысль. Настолько простая, что не заметишь. Ванзаров держал ее крепко: во всем происходящем, в осколках разных событий, есть нечто общее. Странно общее. Общее возникает, если спросить: зачем? А ведь он задавал этот вопрос вслух в номере «Англии». Сам спросил и не услышал. «Зачем?» куда важнее, чем «кто?». Вот в чем дело.

Встав с дивана, Ванзаров тихонько дошел до двери. Часовые спали, обняв винтовки и привалившись плечами. Будить служивых незачем. Обойдется без электрического света. Он подошел к столу, скрипнул ножкой стула, сел, отодвинув поднос с графином. И стал выкладывать из карманов накопленное богатство.

На потертую столешницу легли: пара дощечек с закрепленными шнурками, оборванные снимки молоденькой барышни, письмо с угрозами доктору Котту, записка Федору Морозову от «П.», кольцо с лезвием, коробочка с фокусом, запонка с золотыми S. Последней показалась фотография доктора Охчинского. Надо отблагодарить