– Просто ей стало дурно от жары. Не придавайте этому значения! Ей будет невыносимо, если кто-нибудь узнает об этом и станет беспокоиться.
– Конечно. Скажи, что она может положиться на меня: если кто-то хватится ее, я переведу разговор на другую тему. Возьми мою соль! А если я тебе понадоблюсь, позови!
Он вернулся в гостиную. Дженни с закрытыми глазами откинулась на спинку кресла, но открыла их, когда он поднес к ее носу флакон с нюхательной солью, и сердито сказала:
– Перестань на меня бросаться, маленькая фурия! Я взял это у леди Оверсли и всего лишь сказал ей, что тебе стало дурно от жары. Мне пришлось это сделать, потому что она видела, как ты выскользнула за дверь.
Она успокоилась и взяла у него флакон с нюхательной солью, фыркая и раздраженно говоря:
– Какая чушь! Я изнываю над флаконом нюхательной соли! О, не открывай это шампанское, я не хочу его! Мне стало лучше, и совсем не стоит беспокоиться по этому поводу!
Адам подумал было, что она выглядит далеко не лучшим образом, но сказал лишь, вынимая пробку из бутылки и наливая пенистое вино в бокал:
– Попробуй, может быть, мое снадобье немного подкрепит тебя! Давай, Дженни, ради моего удовольствия!
От увещевающего тона на щеках у нее выступил слабый румянец, она взяла бокал слегка дрожащей рукой и сказала чуть хриплым голосом:
– Спасибо! Ты очень любезен, Адам. Он дождался, пока она отпила немного вина и у нее почти восстановился нормальный цвет лица, а потом сказал:
– Теперь скажи мне, Дженни, в чем дело? В последнее время ты неважно себя чувствуешь. Ты слишком много занималась делами?
Она бросила на него раздраженный взгляд.
– Если хочешь знать правду, я в положении, – сказала она без обиняков.
Глава 15
Ему не приходило в голову, что она может забеременеть, и, лишившись от неожиданности дара речи, он только пристально посмотрел на нее. Она сказала, оправдываясь:
– Ведь, в конце концов, именно этого и следовало ожидать! Я хочу сказать только то, что я, знаешь ли, способна рожать детей.
У него задергались губы.
– Да, я это понимаю и… прошу у тебя прощения, но, право же, Дженни!..
– Не понимаю, что тут смешного, – сказала она, глядя на него с обидой и недоумением. – Я думала, ты обрадуешься!
– Да, конечно я рад! Но вот так взять и огорошить меня, да еще в такой момент!.. – Голос его задрожал, но он справился с ним, виновато потупившись:
– Прости, не смотри на меня с такой обидой. Я больше не буду над тобой подсмеиваться! Но что же теперь делать? И ты, глупышка, еще отправилась в такое путешествие! Как я, черт возьми, довезу тебя до дому?
Она села, ответив почти так же энергично, как всегда:
– Ты отвезешь меня домой, когда закончится зрелище, но не раньше. Спасибо тебе! Мне уже лучше! Я говорила, что волноваться нечего, так оно и было. Это вполне естественно – в таком положении нередки приступы тошноты, хотя, приходится признать, приятного тут мало!
Он негромко вздохнул.
– Могу себе представить! – Голос его звучал неуверенно. – Бедняжка Дженни!
– Да, вижу, ты находишь это очень забавным! – обиделась она.
– Нет, я нахожу очень забавной тебя, а не твое состояние, поверь! Ты и в самом деле достаточно прилично себя чувствуешь, чтобы оставаться здесь? Жаль, что ты не сказала мне раньше, – и зачем только мы устроили эту вечеринку!
– Пустяки! – сказала она, вставая и распрямляя плечи. – Я уже отлично себя чувствую. Ради Бога, не изводи себя, Адам, потому что со мной все в порядке, а вот чего я не выношу, так это вызывать лишнюю суматоху, заставлять людей суетиться вокруг себя так, будто я вот-вот зачахну! И учти – ни слова папе!
– Но, дорогая!.. – воскликнул он в немалом удивлении. – Уж не собираешься ли ты держать это от него в секрете?
– Именно это я и собираюсь делать, пока у меня есть такая возможность. Я и тебе бы не рассказала, если бы не была вынуждена, потому что сейчас еще ранний срок и нелепо похваляться тем, из чего в конечном итоге, возможно, ничего не выйдет. Ведь ты, Адам, не знаешь папу, как я, так что, будь любезен, сделай, как я тебя прошу! Стоит ему только узнать, что я в положении, и он в очередной раз разовьет бурную деятельность, будет пылинки с меня сдувать, уже не говоря о том, что приведет половину лондонских докторов, чтобы свести меня с ума! Если не веришь, спроси Марту! Она скажет тебе то же самое. И еще: мне будет лучше, если меня не будут так холить и лелеять!
– А, так Марта знает? – спросил он с немалым облегчением.
– Ну конечно она знает! А теперь, если ты мне нальешь еще каплю своего снадобья, я снова буду свежей как огурчик, и мы пойдем обратно досматривать зрелище. И не думай, что я упаду в обморок или что-нибудь в этом роде, потому что этого не случится – обещаю тебе!
Он был вынужден, хотя и с немалым беспокойством, поддержать ее намерения. Они присоединились к остальной компании как раз вовремя, чтобы увидеть царскую процессию и узнать, что даже присутствие в экипаже короля Пруссии не удержало некоторых людей из толпы: они освистали принца-регента. Если отсутствие Линтонов и было замечено, все сделали вид, будто ничего особенного не произошло. Зрелище близилось к концу, и все помыслы обратились к обильным закускам.
Адам не сводил внимательного взгляда с Дженни, но она, хотя и ничего не ела, кроме кусочка каплуна и двух ложек желе, не проявляла никаких признаков того, что ее снова одолевают неприятные ощущения. Однако у него оставался страх, что празднества окажутся для нее слишком тяжелым испытанием, и, хотя Адам продолжал беседовать с гостями, он попутно пытался принять решение: как поступить, если ей вдруг станет плохо.
Только когда он помог ей выбраться из экипажа на Гросвенор-стрит, в его сознании снова всплыл разговор с Джулией, но даже и тогда он не завладел всецело его мыслями. Это не забывалось, как ссадина, причиняющая постоянную боль, едва до нее дотронешься, но беременность Дженни заставляла думать более о ней, потому что она была его женой и он отвечал за ее спокойствие и благополучие.
Поэтому он смутился от сознания, что должным образом не отреагировал на ее заявление, не испытал восторга, которого она ждала от него. Хотя она тут же попыталась скрыть это обычно прозаичным поведением, ему показалось, что он заметил выражение досады на ее лице. Он сожалел, но, как ни старался, не мог вызвать у себя более пылких чувств, чем отстраненное понимание того, что появление наследника, который будет носить его имя, желательно. Он больше беспокоился за Дженни, которая явно испытывала массу неудобств. Она никогда не затрагивала этой темы, на расспросы отвечала, что прекрасно себя чувствует, и ему, привыкшему, что Вдовствующая постоянно требует к себе сочувствия по поводу самых пустячных хворей, подобный стоицизм представлялся гораздо более достойным восхищения и необычным, чем был на самом деле. Он хотел, чтобы ее проконсультировал доктор, но она не соглашалась.
