Я бы тоже сейчас могла сказать, что он пахнет умопомрачительно, но оставила это признание при себе.
— Без сексуальной активности токсин не выделяется, — усмехнулся он невесело и встретил мой растерянный взгляд своим уверенным.
— Ренни меня обманула…
— Нет. Обманула себя ты сама.
— Но если ей верить, то это желание, что ты вызываешь…
— Я могу вызывать только сексуальное возбуждение, — перебил он меня. — Желания обо мне заботиться, бегать за мной по лесу и возвращать домой токсин вызвать не может.
Я прикрыла глаза, облизав губы, и покаянно вздохнула:
— Прости. — Он сжал меня крепче, и я совсем растаяла. — Мама сегодня звонила, и я… совсем раскисла. А потом эта твоя… В общем… Я расстроилась, Рон почувствовал и…
— И побежал искать меня тебе на помощь, — улыбнулся Эйдан.
— Наверное, — покаянно выдохнула я.
— А что мама?
— Увидела меня где-то по новостям с тобой и ребенком.
Я незаметно для себя расслабилась в руках Эйдана, будто не было этого жуткого дня, он просто приехал вечером домой, и мы открыли новый уровень в отношениях под названием «садись на колени и жалуйся».
— И?
— Она не звонила мне год, Эйдан. А тут увидела тебя… — красноречиво вздернула бровь. — И оборотней она вообще не признает, а тут позвонила. И столько претензий! Что не показала ребенка.
— Не хочешь с ней увидеться?
Я только покачала отрицательно головой:
— Она сказала мне не возвращаться, когда я уезжала в Смиртон. Думаешь, будет искренне рада? — усмехнулась. — Ай…
Эйдан убрал руку с моих ребер и поднял кофту:
— Черт. Давай в душ. Потом обрабатывать… На тебе живого места нет.
Мое тело хранило всю дорожную карту приключений сегодняшнего вечера. Ноги исцарапаны, коленки стесаны, руки разодраны… Когда адреналин схлынул, все эти узоры начали невыносимо саднить. Ко всему в довершение заболела ушибленная задница. Когда я вышла из душа, Рон спал на кровати, а Эйдан ждал внизу:
— Сюда иди.
У меня вышло только сползти со стоном. Он подхватил меня на руки на последней ступеньке и понес к столу под лампу, стягивая на ходу полотенце. На его пристальное внимание я смущенно сжалась.
— Что? — сдвинул он брови, мягко толкая меня на спину и вынуждая улечься на стол. — Твердо? Постелить плед?
— Чувствую себя главным блюдом, — попробовала прикрыть грудь руками.
— Так и есть,— оскалился он, отнимая мои руки и заводя их за голову. — Перестань прятаться. Тут просто свет лучше, а я не предусмотрел, что мне придется латать собственную женщину…
— Я не могу как ты бегать голышом перед всеми… — задышала чаще, переводя взгляд на свет.
— У нас нет стыда наготы, — констатировал он, хмуро глянув на меня, и взялся за антисептик.
— Совсем?
— К чему он?
— Вы будто те, кто не вкусил запретного плода, да? — улыбнулась я. — Как в Библии… ай…
— Я не знаком с Библией. — И он подул на особенно жгучую царапину.
— Мама последнее время ударилась в веру, — морщилась я, — а мне религию преподавали в школе. В моем захолустье очень набожные люди.
— А ты?
— Мне просто интересен этот феномен с точки зрения истории… — Говорить о глупостях было необходимо, потому что действия Эйдана очень смущали, а лежать на столе под лампой перед ним было невероятно стыдно.
— Целой осталась только грудь. Ты специально? — констатировал он с пластырем в зубах.
— Хранила самое ценное, — улыбнулась я.
— Тут мы с сыном солидарны, — оскалился он.
— Прекрати меня смущать.
— Ты научишься. Будешь бегать со мной голышом.
Я проследила, как очередная усмешка отгорела на его губах и сбежала догорать бликами в глазах. Завораживающее зрелище каждый раз. Теперь, когда я знаю его немного лучше, смотреть нравилось все больше.
— Я плохо вписываюсь, — прошептала завороженно.
— Ты идеально вписываешься, — пристально посмотрел в мои глаза.
Он вообще не сомневался в том, что говорил. Но думал о чем-то другом.
— Ты идеально врешь, — прошептала.
— Мне плевать, — нахмурился, не успевая вынырнуть из мыслей.
— На то, что я думаю. Я помню.
Что-то его ковыряло.
— Это неправда, — он потянул меня за руки, помогая сесть. — Я хочу меняться. Но не знаю, смогу ли. Может, для меня уже поздно…
И не было в его словах никакой ловушки или манипуляции. Он на самом деле метался между прошлым и будущим.
— Мне кажется, ты зря в себе сомневаешься.
Я все же обняла себя руками. Ничего не могла поделать — хотелось закрыться от его такого пронизывающего внимания.
— Быть может, — отстраненно заметил он, опираясь руками по обеим сторонам от меня. Мне пришлось его впустить, раздвинув колени. — Ты ела сегодня?
— Нет. — Из такой позиции о еде мог спросить, пожалуй, только оборотень.
— Вот и как тебя бросать? — неодобрительно покачал головой.
— Вот и не бросай.
Наши взгляды встретились. Его неожиданно дрогнул, и он прикрыл глаза. Молча оттолкнулся от стола и направился к холодильнику:
— Что будешь?
— Все равно.
Я слезла и поковыляла за полотенцем, валявшемся у лестницы.
— Ты мне или себе? — донеслось в спину укоризненное.
— Тебя бы тоже прикрыла. — Я замоталась в полотно со стоном и замерла на комфортном расстоянии, но взгляд снова зацепился за его идеальный голый зад. — Эйдан, голое тело — это про секс! А не про еду и вообще серьезные разговоры… и…
Он оглянулся, усмехаясь:
— У нас все не так.
— Тебя не возбуждает вид голой женщины?
— Меня возбуждает запах. Поэтому ты можешь замотаться хоть два одеяла — мне все равно. Я буду видеть тебя насквозь и хотеть так же. Со шмотками только морока туда-сюда их надевать и снимать.
— У нас все не так, — усмехнулась, закатывая глаза.
— Сюда иди. Чаю?
— Да…
Пока я ела, он удалился наверх, но вскоре вернулся в штанах. Выглядел теперь очень уставшим.
— Ты во сколько уехал? — осторожно поинтересовалась я, не зная, как подступиться к теме.
— Ночью, — отстраненно ответил, гипнотизируя сандвич.
— Что сказали в Смиртоне? — Не знала, можно ли мне интересоваться. Но мне было не все равно. — У тебя проблемы?
