поединок чести. И будьте уверены, мой меч, найдет ваше сердце даже в этих доспехах.
— Это вы первый оскорбили меня, перестав со мной разговаривать и перестав отвечать на мои вопросы.
— Я готов удовлетворить вас, как только выполню свою посольскую миссию, а пока, сударь, извольте заткнутся.
К молодому Бутурлину подъехал всадник лет сорока и что-то ему тихо сказал. Бутурлин дёрнулся всем телом и дал лошади шпоры.
С тех пор мы с ним больше не говорили. В Твери он сдал нас на ночь местному дьяку, а утром мы тронулись в путь без него. Руководил приставами тот сорокалетний мужичок, боярин Лыков, с которым мы до конца путешествия не обмолвились ни единым словом.
Но нам с Санчесом скучно не было. Проходя ручьями и озёрами мы встречали много пернатой дичи. Апрель и у нас охотничий сезон и здесь, оказалось, что охотиться на селезней можно, чем мы с Санчесом и занялись. И тут пригодились мои верные Герда и Бой. Они уже вполне адаптировались за почти два года жизни на «северах»: сначала Англия, потом Балтика, а сейчас и Московия.
Эти две чёрные безволосые собаки вызывали среди моих «предков» едва не умопомешательство. При виде собак все без исключения встречные крестились. Но для нас Санчесом безрадостное и утомительное путешествие закончилось. Я перестал обращать внимание на конвой и дал команду своей охране везде сопровождать меня, даже в кусты.
Первые же попытки конвоя препятствовать моему перемещению были пресечены жёстко. Громадные и тяжёлые копья из аргентинского бакаута в руках гигантов стали весомым аргументом в нашем противостоянии. Два всадника легко вылетели из сёдел при столкновении с тупыми концами железного дерева.
Патагонцы обладали невероятной силой и такими же добротой и наивностью. Когда мы с Магельяншем исследовали юг Америки на предмет поиска пролива, мы встретили этих добряков. Встретили их у костра, где они грелись и ели сырое мясо какого-то рогатого копытного.
Дело было в сумерках и я сначала принял их, сидевших вокруг костра, за жерло вулкана, облизываемого пламенем огня. Настолько они были громадны. К тому же и сидели они не на земле, а на камнях.
— Ёшкин дрын, — вырвалось у меня, когда «жерло зашевелилось и в наши стороны посмотрели глаза размером с советский рубль. Всполохи костра, отражавшиеся в них, не добавляли во взгляды нежности.
Драпали мы на корабль всем скопом и очень быстро.
Утром мы увидели мирно сидевших на берегу великанов. У их ног лежали две оленьи туши.
Лун, командир индейского взвода рейдеров, вызвался наладить переговоры, с чем легко справился. Языки индейцев побережья были схожи.
Себя они называли «теуэльче» и разговаривали на нескольких языках, в том числе и на схожим с языком «тупи».
Меня поразила их обувь, но это было потом. Сначала я думал, что вместо ног у них медвежьи лапы. И только позже я понял, что это медвежья шкура с медвежьих лап. С когтями, между прочим. То ещё зрелище.
Но оказались они настолько мирными и приятными в общении, что легко согласились покататься с нами в поисках пролива. Главным аргументом для них была наша вкусная еда.
У них были прекрасные лингвистические способности и вскоре даже я легко общался с ними на языке тупи.
Поняв, что индейцы подчиняются именно мне, великаны стали слушаться меня и выполнять сначала просьбы, а потом и команды.
Жизнь на сорок пятой параллели, где мы их встретили, была, судя по бедности флоры и фауны, тяжёлой, а в тёплые места великаны не перебирались, встречая воинственных соседей. Мохнолапые не хотели воевать.
Однако, под примером наших тупи, ежедневно тренировавших свое тело, в строй встали и патагонцы. Я провёл с ними разъяснительную беседу и они прониклись военным порядком и дисциплиной. Но за хорошую еду.
С собой я взял не самых больших, но самых надёжных. Среди патагонцев тоже оказались ленивые ребята, которые, получив приличное питание, «забили на работу». Таких перевоспитывал Магельянш. Его напора и гнева хватило бы, чтобы перевоспитать мамонта.
Патагонцы были сильны, быстры, бесстрашны и, главное, спокойны. Патагонец, или спал, или охотился. Тяжело было приучить их к жареному мясу. Солонина для них была деликатесом, а вот жареному, или варёному мясу они предпочитали сырое.
Я привык, а московиты сильно пугались. Да и охотились патагонцы своеобразно. Они снимали доспехи, надевали свои шкуры с медвежьими лапами на ногах и отправлялись в лес, легко переходя на бег на четырёх лапах, прости господи.
Когда московиты это узрели, многие в буквальном смысле попадали наземь и стали креститься. Убежавшие в лес патагонцы скоро выгнали на нашу поляну громадного лесного козла, коего я и убил стрелой из лука.
Жуткое зрелище, на самом деле. А уж если бы они разорвали козла голыми руками, как они обычно делают, московиты сбежали бы от нас тотчас.
Поэтому, конфликт дальше не развился, а мы получили свободу перемещений.
* * *
Москва расстраивалась, расширялась. Я это понял по тому, что, когда вдоль дороги стали появляться кузни, а их я насчитал шестьдесят три, уже как минут десять шли дворовые постройки. А я знал наверняка, что кузни выносили далеко за город.
За кузнями дорога расширилась в торговую площадь с мясными и хлебными рядами. Зеваки и здесь обступили нашу кавалькаду, тыкали пальцами и громко обсуждали нас, в основном, патагонских гигантов.
— Татарва, глядикось, кака громадна…
— То не татарва, то ляхи таких уродили. Витовт, небось, прижил жёнок татарских, вот и наплодил…
Послышался смех в толпе.
— Та ни… То наши поморы…
— И где ты таких поморов видал? На чём им там расти? На тюленьем жире, или на ихней копальке?
— Свят-свят… Не приведи господь. Сказывали купцы, что до белого моря хаживали, как они тех тюленей в болотах хранят, а потом сырьмя едят.
— Та не уж-то?
— Вот тебе крест!
Сразу за площадью нас встретила группа всадников с боярином. Боярин поклонился, не сходя с седла, и попытался пристроиться сразу за мной, оттеснив моих гвардейцев, но поняв, тщетность попытки, возглавил колонну приставов.
Через два квартала нас встретил очередной боярин с десятком слуг, и процедура повторилась.
Так мы ехали через Москву и наконец увидели кирпичные стены Кремля. Новые, красные, высокие, но недостроенные. Возле Никольских ворот нас встретила пышная процессия с хоругвями, крестом и мужик в соответствующих одеждах. Наверное, какого-то высокого священнического сана.
Мы остановились. Сойдя с коня и, перекрестившись по православному, я понял, что прокололся.
Я шагнул вперёд и приложился к
