Больница находилась через две остановки после нее. Там еще дом… высотный. Который нужно обходить. Что я и сделала, когда первый раз ехала к Эмме. И матушка тоже появилась из-за него.
Матушка…
Совсем про нее забыла. Наверное, это у нас семейное – забывать друг про друга.
Надеюсь, в ближайшее время я ее не повстречаю. Хотя бы сегодня, а в идеале – еще лет пятьдесят. Матушка ведь прибыла в больницу только для того, чтобы впустить меня, верно? И сейчас ей там делать абсолютно нечего. Если бы она вдруг захотела вступить со мной в диалог, она бы нашла более легкие способы встречи, кроме как денно-нощно караулить палату Эммы.
Впрочем, о чем это я вообще. Мы прожили почти восемь лет, не обмолвившись ни словом. С чего бы ей сейчас со мной говорить? Во внезапно проснувшуюся совесть я не верю – только в корысть.
Но если весь мир построен на корысти, тогда зачем же я к Эмме сейчас еду? Из каких побуждений? По велению эгоистичного желания хотя бы немного побыть не одной?
Я сошла с автобуса и медленно направилась в сторону больницы. И куда делась смелость?.. По дороге успела проверить телефон, но ничего нового Эмма написать не успела. А как она поймет, что я пришла? Увидит через стекло? В прошлую нашу встречу я не обратила внимание на то, куда выходят окна ее палаты. Может, написать все-таки? Но она была в сети двадцать семь минут назад…
Остановилась возле входной двери. В этот раз она показалась мне непробиваемой, слишком хорошо защищенной как магически, так и материально, хотя даже охранника рядом не наблюдалось. А вот с матушкой было по-другому. Похоже, где-то внутри меня все еще живет маленькая девочка, считающая маму всесильной и непобедимой. Смешно.
Я постучалась.
Спасибо хоть, что магией не ударило.
Услышали ли они вообще что-нибудь? На нос успело приземлиться три снежинки, прежде чем дверь скрипнула, и из-за нее вытянулась бледная женская рука. Эмма встречала меня самолично.
– Заходи быстрее, – прошипела она. Добавила, явно кого-то цитируя: – «Чтобы не впускать в наш чистый дом всякие нечистоты».
– Не хочу вас огорчать, – заметила я, – но ты делаешь это прямо сейчас. Привет, – и шагнула внутрь.
– Привет, – отозвалась Эмма, захлопнув дверь. На ней были джинсовые шорты, красный топик с тонкими лямками и множество кулонов и браслетов. – Нет, давай заново! Привет!
Некоторые украшения я почувствовала даже через куртку.
Осторожно обняла Эмму в ответ. Я ведь совсем отвыкла обниматься с людьми, не знаю даже, как это правильно следует делать… Впрочем, кажется, слишком сильно я не накосячила.
– Здравствуйте, – заметила я, обращаясь к пожилому мужчине за стойкой. Он в ответ не поздоровался. Видимо, не слишком был рад моему присутствию. Впрочем, удалось же Эмме как-то все провернуть.
– Куртку, – командовала Эмма. На ее лице застыла радостная улыбка. – Бахилы. Забавно шуршишь! Видишь? – она резко обернулась ко мне, когда мы уже направились в сторону ее палаты. – Я начала сходить с ума, давно с людьми не разговаривала вживую.
– Ой, это нормально, – заметила я, улыбнувшись слабо. Своим опытом молчания я могу гордиться.
– Прекрасно выглядишь! – продолжила она. – Красивый болотный свитер. Подходит к твоим глазам. Красивые глаза.
Я покраснела и промямлила:
– Спасибо, ты тоже…
Эмма распахнула передо мной дверь палаты, и я шагнула внутрь. Волшебница тут же запрыгнула на кровать, заваленную вещами, как и все остальное вокруг, будто Эмма жила не в одной из безликих палат больницы, а в собственной квартире. Она очередной раз улыбнулась, а потом лицо ее стало серьезным:
– Ладно, я прекрасно понимаю, что ты приехала ко мне не от лучшей жизни, Яна. Рассказывай. Что с многоуважаемой Софией? Куда она умудрилась исчезнуть?
Я заняла кресло, как в тот раз.
– Я не знаю.
– Правда? – переспросила Эмма таким удивленным тоном, будто все еще никак не могла поверить моим словам. – Не то чтобы мы с ней подружки, разговаривали всего пару раз – я чаще наблюдала за ней издалека. Но Софа, по моему скромному мнению, вполне способна на внезапные импульсивные поступки. Почему ее исчезновение не может быть одним из них? – Я молчала, тогда она предположила: – Душа ноет? О, не понимаю, но признаю. Если бы меня выпустили отсюда в ближайшее время, хотя бы завтра…
Эмма задумалась на несколько секунд, а потом вдруг переключилась на другую тему:
– Зачем ты у меня спрашивала тогда? Про запах?
– Глупость, – попыталась отмахнуться я. Сама ведь перестала верить своим подозрениям. Или нет? Но Софа… Софа…
Кажется, я побледнела немного. Лицо Эммы стало обеспокоенным:
– Может, глупость, может, нет. Пока не дойдешь до конца, наверняка не узнаешь. По моим ощущениям, мы уже перевалили далеко за середину, но конца пока не достигли… Что такое?
Эмма внимательно посмотрела на меня своими глазами, темно-карими и пронзительными, подведенными сверху желто-зелеными тенями – смотрелось интересно. И я не выдержала. Умом понимала, что потом смогу пожалеть об этом, но все равно не смогла больше все таить в себе.
И рассказала о встрече с Матвеем.
Впрочем, рассказ получился не таким эффектом, как я рассчитывала. Я попыталась повторить слова, которые говорил мне Матвей на улице, когда я уже сбежала домой, но так и не смогла уловить и воспроизвести их суть – будто это были не слова, а снежинки, они таяли на горячих ладонях и стекали под ноги, становясь лужами, кристально-прозрачными и гладкими, не содержащими в себе ничего от предыдущего состояния.
Взгляд лишь застыл.
Въелся под кожу, я бы даже сказала.
Но Эмме в глаза охотнику посмотреть, конечно же, не удалось.
– Если хочешь что-нибудь спрятать, поставь на самое видное место, мне так мама все детство говорила, – подвела итог Эмма. – Я могу потратить полчаса на поиски телефона, который все это время буду держать в руках. Но не слишком ли это просто? А где он сейчас? Ты знаешь? – в ее глазах вдруг зажегся огонек, который прежде я не замечала. Нечто такое, что больше нашей природе подходит.
– Не знаю. Мне только имя его известно. Пыталась выйти через «друзей» Софы – ничего.
– А еще какие-нибудь детали? Вспомнишь?
Но ничего я больше не вспомнила.
Мы посидели еще немного, но так ничего и не придумали. Потом Эмма поила меня чаем из чайника, который получила от своих белых товарищей потайными путями и теперь прятала под кроватью.
Когда я собралась уходить, на улице было уже темно.
Ночь сменяет день, день сменяет ночь, а я все не могу приблизиться к разгадке. Более того, пока я топчусь на месте, разгадка, кажется, все больше от меня отдаляется.
