Обескураженная Лорел снова забралась в карету и откинулась на плюшевые подушки.
— Откуда же я взялась? — вслух размышляла она.
— Этому есть, вероятно, простое объяснение, — заверил ее Эйдан. — Но уже поздно и скоро стемнеет. Нам пора возвращаться в Бат. Если вы вспомните что-то важное, мы приедем сюда еще раз.
Ей не хотелось сдаваться, но она понимала, что он прав, и кивнула. Скитание по полям, особенно в темноте, не поможет чудесным образом вспомнить подробности ее прошлого.
Когда вдали снова показались развалины, предчувствие заставило Лорел схватить Эйдана за руку:
— Остановитесь, пожалуйста… я… хочу вблизи посмотреть на Грейз-Эбби.
— Оно кажется вам знакомым?
Она пристально смотрела вдаль.
— Не то чтобы знакомым, но, видите ли, я всегда любила историю и могу предполагать, что я унаследовала этот интерес от одного из моих родителей. Если мы жили неподалеку, то изучали бы это Батское аббатство, может быть, приезжали сюда по воскресеньям на пикники. — Лорел еще сильнее сжала его руку. Она не могла сдержаться и чувствовала себя так, как будто от этого зависела вся ее жизнь.
— Тогда пойдемте. Если надо, остановимся на ночь в «Рыжей лисе».
— Спасибо. — Она постаралась улыбнуться. Большинство мужчин не выносят женских слез. — Ваша смелость заслуживает награды, сэр.
— Возможно, но предупреждаю, — он привлек ее к себе и поцеловал, — мои услуги всегда оплачиваются.
Поцелуй в шею обжег ее, и дрожь предвкушения пробежала по ее телу. Она надеялась, что он не будет медлить с получением своего вознаграждения.
— Ничего мне не вспоминается в этом заброшенном месте. Ничего.
Ее лицо застыло от разочарования. Лорел посмотрела вокруг и шагнула в сгущавшиеся сумерки. Эйдан последовал за ней, сожалея, что чувствует себя таким беспомощным и не может ничем помочь.
Они уже прошли все Батское аббатство, переходя из одного темного и холодного помещения в другое, проходя через коридоры и галереи, даже осмотрели заброшенное кладбище. Пытались прочитать эпитафии, высеченные на мемориальных досках. Ни на одной из них не было имени Садерленд. Понемногу лицо Лорел приобретало выражение полной безнадежности, и слезы угрожали хлынуть из ее глаз.
Если ее опекун исказил сведения о происхождении Лорел, то, как подозревал Эйдан, он сделал это намеренно, чтобы помешать ей когда-нибудь найти Пейтон-Мэнор — если такое место существовало. И он мог бы поспорить, что причины, по которым так поступил этот человек, имели отношение к таинственному убийце-французу.
Лорел стояла у стены, окружавшей Батское аббатство, положив руку на железные ворота. Эйдан подошел к ней сзади и обнял за талию. Она, как ему показалось, хотела отстраниться. Затем шумно выдохнула и с облегчением прижалась к нему.
— Я была так уверена, что Батское аббатство пробудит воспоминания. Если мы жили где-то неподалеку, то с сестрами играли где-то здесь. Моя мать приводила нас сюда собирать полевые цветы. Или я могла проезжать мимо с моим отцом. Он обычно брал меня с собой покататься. Так рассказывал мне дядя Эдвард…
Она подавила рыдания и сдержала слезы. Затем выпрямилась во весь рост и высоко подняла голову, словно принюхиваясь.
— Я не чувствую никакой связи с этим местом. Сожалею, что вообще приехала в Котсуолдс.
— Лорел! — Он взял ее за плечо.
Она резко повернулась и посмотрела ему в лицо:
— Не говорите мне, что я на все найду ответы. К чему ложные обещания?
Он подождал, пока звук обиды в ее голосе не утихнет.
— Я всего лишь собрался напомнить, что нам пора ехать.
— Простите меня. Я не должна взваливать на вас свои заботы.
— После прошлой ночи они стали моими. — Его сердце стучало, готовое вырваться из груди. О чем он говорит? Одно дело — оказать помощь в трудной ситуации. И совсем другое — связать себя своего рода обязательствами, что подразумевалось под его словами.
Уже поздно брать их обратно. Лорел бросилась в его объятия и горячо поцеловала. Его реакция была мгновенной, безусловной, подавившей всякую логику и лучшие намерения. С той же жаждой, с которой распускавшиеся листья встречали животворный дождь, его губы раскрылись.
Их поцелуи становились все более страстными. Они, не отрываясь друг от друга, вошли в ворота и опустились на мягкий ковер мха под большими оголенными ветвями старого тисового дерева.
Кровь закипела в жилах Эйдана, вторя шуму бегущего рядом ручья. Он чувствовал, как погружается в водоворот чувственности. Как это стало возможным? После прошлой ночи как он мог так быстро и сильно привязаться к Лорел?
Она давала ему то, чего не могла дать ни одна другая любовница.
А ведь это опасно! Она стала его ахиллесовой пятой, единственной слабостью в его жизни. К тому же Лорел узнала о нем и его делах слишком много. К чему это приведет, если его двойная жизнь будет раскрыта?
Любовь была для него непозволительной роскошью, от которой он согласился отказаться, когда поступил на службу в министерство. В то время ему нетрудно было сделать такой выбор.
— Черт бы меня побрал, Лорел. Почему я не могу противиться вам?
— Потому что я не хочу этого.
— Вот как? Вы просто не знаете, что вам нужно. — Он прижал ее к земле и жадно приник к ней. Потом приподнялся и, ухватившись за полы ее дорожного жакета, одним движением распахнул его.
У нее хватило дерзости улыбнуться ему и медленно, очень медленно, провести языком по нижней губе.
— А вы хотите вот так? — Он сдернул кофточку и лиф платья вниз. Вечерний прохладный воздух коснулся ее обнаженной груди. Затем задрал юбки и стал ласкать ее.
Тихие стоны наслаждения Лорел приглушили у него всякие угрызения совести. Эйдан наклонился, развязал ленты шляпки, отбросил в сторону, и ее золотистые волосы, освободившись от шпилек, упали на землю.
Он улыбнулся и взял ее за тонкую лодыжку. Потихоньку пробирался пальцами все выше по ее ноге, целуя ее. Добравшись до верха, он раздвинул ее бедра, спустил панталоны, и его язык и губы прижались к интимному входу в ее тело.
Она выгнулась навстречу ему и откликалась на каждую его ласку. Последние лучи солнца превратили ее волосы в жидкое золото, и они блестели между ее бедер, как янтарь.
У него перехватило дыхание. Он никогда не видел ее такой — раскинувшейся перед ним под открытым небом, ничего не пряча, ничего не скрывая. Она принадлежала ему вся, и в этот момент между ними не было ни тайн, ни притворства.
Сознание своей власти делало его страсть всепоглощающей. Ее жажда наслаждения лишала его самообладания. Одним движением он вошел в нее, и она приняла его, обхватив так плотно, как будто он был создан, чтобы владеть ею, а она — чтобы принадлежать ему.
