земель. С особым удовольствием советские пропагандисты разъясняли резолюцию 3379 Генеральной Ассамблеи ООН — «Ликвидация всех форм расовой дискриминации», принятой 10 ноября 1975 года на XXX сессии[137]. «Вот видите, — с торжеством в голосе восклицали они, — Израиль — государство апартеида[138], такое же, как Южная Африка и Родезия, а сионизм — это форма расизма и расовой дискриминации!»
Более того, Израиль, говорили они, — это марионетка США, инструмент проведения империалистической политики на Ближнем Востоке. До сих пор помню карикатуры с изображением носатого израильского милитариста, увешанного оружием и сидящего на мешке с долларами. Да что там «американская марионетка»! Сионизм сравнивали с фашизмом, нацизмом. Рисовали свастику внутри маген-давида и т. п.
Увы, в молодости в моем окружении не было ни одного отказника, который мог бы мне рассказать, что происходило в те годы в Израиле.
Естественно, в годы перестройки отношение к Израилю в Советском Союзе стало меняться. Заклятый враг начал постепенно превращаться в друга, чему во многом способствовала история с захватом школьного автобуса в городе Орджоникидзе (ныне Владикавказ) группой наркоманов в конце 1988 года. Они потребовали, чтобы их вместе с заложниками посадили в самолет и отправили в Израиль. И тогда произошли два беспрецедентных события. Во-первых, советские силовики выпустили самолет вместе с детьми и угонщиками, а во-вторых, израильские власти арестовали бандитов и отправили их обратно в СССР. Наверное, это была первая совместная операция советских и израильских органов безопасности за всю историю отношений между двумя странами. Буквально через год в России об этом сняли художественный фильм «Взбесившийся автобус», в котором израильскую натуру снимали не в Сочи, а непосредственно в Израиле.
А вскоре открылись ворота эмиграции в Израиль, люди начали летать к родственникам в гости, и многие стали воспринимать эту страну чуть ли не как далекую провинцию России.
Что же касается слова «сионизм», то я хорошо помню, как в одной из статей, кажется в перестроечном «Огоньке»[139], прочитал, что сионизм — это политическое учение о создании евреями своего государства. И все стало понятно, а отторжение мгновенно улетучилось.
Но по-настоящему Израилем и сионизмом я начал интересоваться, когда этой стране исполнилось пятьдесят лет, а мне сорок, то есть в конце 90-х годов. Естественно, это было связано с моей деятельностью в КЕРООРе, Российском еврейском конгрессе и Сенате РФ. Именно тогда я стал читать книги по истории Израиля и сионизма, жизнеописания Теодора Герцля[140] и отцов-основателей Израиля Вейцмана[141] и Бен-Гуриона[142], фельетоны Жаботинского[143]. Меня поразили их предвидение, убежденность в реализации этого, как тогда казалось многим, фантастического проекта и их невероятное упорство в деле создания еврейского государства. Кроме того, как «официальное лицо» я стал регулярно ездить в Израиль и встречаться с его лидерами. Безусловно, я начал смотреть на эту страну другими глазами. Она становилась для меня уже не только местом для идеального семейного отдыха в весенние месяцы. Я стал воспринимать Израиль как свою страну, я гордился ее достижениями и переживал за ее трудности и трагедии. Думаю, что именно тогда я стал считать себя сионистом.
В те годы я еще плохо разбирался в хитросплетениях израильской политики. Тогда у власти пребывал «Ликуд»[144] во главе с премьер-министром Ариэлем Шароном, с которым я несколько раз встречался. Именно «Ликуд» был для меня тогда политическим лицом страны.
Постепенно, после переезда в Израиль и принятия израильского гражданства, моя связь с Израилем стала более глубокой и личной. Безусловно, это моя страна, это место, где находятся мой дом и моя работа, где живут мои дети и родились мои внуки.
Для меня Израиль — неотделимая часть моего самоопределения. Мне бы очень хотелось, чтобы в душе каждого еврея Израиль занимал особое место. Скажу честно, мне гораздо ближе люди, пусть и не живущие в Израиле, но интересующиеся нашими делами и поддерживающие нас, чем евреи, равнодушные к нашей стране. Я считаю при этом совершенно легитимной критику Израиля, хотя и до определенных границ. Так, я не могу принимать позицию, отказывающую Израилю в праве на существование и объявляющую его государством апартеида.
Многие израильтяне, особенно мои бывшие соотечественники, уверены, что быть сионистом — это значит поддерживать правительство Израиля, воздерживаться от критики его отношений с арабами, поселенческой политики и т. д. Но для меня патриотизм заключается и в трезвой оценке происходящего в моей стране, и в отстаивании своих взглядов. Я не считаю, что сионизм должен противоречить либерально-демократическим ценностям. Более того, я считаю, что он обязан базироваться на идеалах свободы и демократии, и я вижу одной из своих главных задач в Израиле их защиту и продвижение.
Чем дольше я живу в Израиле, тем лучше понимаю проблемы и вызовы, с которыми сталкивается современное израильское общество.
Как я уже говорил, одной из главных проблем я считаю его разобщенность и конфликтность. Мы видим отчужденность не только между арабским и еврейскими секторами, но и постоянные конфликты внутри еврейского социума. Конфликты возникают на почве отношения к религии (между светскими и религиозными евреями), из-за стран исхода (между выходцами из восточных и западных стран), по географическому положению (между центром страны и периферией) и многих других водоразделов. Некоторые общины, например выходцев из Эфиопии, по-прежнему живут крайне обособленно. Все это происходит на фоне растущего социального неравенства и повышения стоимости жизни. У нас до сих пор отсутствует общий культурный код, и, что самое печальное, правительство очень мало делает для его выработки. Да, в Израиле есть Министерство абсорбции, но оно не относится к числу приоритетных и занимается главным образом экономическими субсидиями новым репатриантам. Так называемая «духовная абсорбция» остается не более чем красивым лозунгом. Впрочем, этой задачей должно заниматься не одно министерство, а все общество.
Многие говорят, что подобная культурная разобщенность — явление, в целом характерное для XXI века с его массовыми миграциями и огромной ролью социальных сетей, которые не только объединяют, но и разъединяют, порождают конфликты и споры. Мне напоминают, что Израиль — это молодая страна, что со временем молодые переженятся, составят единый израильский народ, который будет говорить на иврите без акцента и иметь общую самоидентификацию. В любом случае сидеть сложа руки и дожидаться этой «прекрасной поры» я не готов. Поддержку реконструкции Музея еврейского народа я считаю своим вкладом именно в борьбу с этой разобщенностью. Музейная, образовательная, исследовательская деятельность на благо моего народа — очевидный выбор, но рано или поздно я хотел бы воздать должное либеральным принципам, которые изменили мою жизнь.
Меня крайне беспокоит и
