Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
в седло и кручу педали, убрав руки с руля, напеваю под нос песню Джанны Наннини, недавно услышанную по радио:
Я возвращаюсь в исходную точку,
Погашу свет – и ты исчезнешь,
Пара мгновений,
За этим туманом,
За бурей —
Ясная, долгая ночь,
Она подойдет к концу,
Но именно нежность —
Вот что нас пугает.
* * *
Я поступаю на философский факультет, назло, из вредности, в наказание, бросив вызов, я и мой аттестат с отличными оценками, я и мои неприлично длинные волосы, мои выгоревшие на летнем солнце ресницы, мои худеющие бедра, моя усыхающая грудь. Меня привела туда та часть моего характера, что вечно стремится доказать всем: я тоже чего-то стою. Они твердят: курсы переподготовки, медицина, хирургия, работа в офисе, – а я отвечаю: Мартин Хайдеггер.
Поступить на факультет иностранных языков казалось слишком просто, как и на филологический или на политологию, мне необходимо найти бедствие на свою голову, хватить через край, вытащить из морской воды самую костлявую рыбу и разом проглотить ее. Во рту чувствуется металлический привкус от слишком усердного жевания, болтаются остатки неудачной трапезы, и я не знаю, сплюнуть их в траву или проглотить, запив литром апельсинового лимонада.
Я позвонила Мариано и сказала ему:
– Теперь я буду изучать Маркса и наконец пойму, что такое капитализм.
Брат смеется.
Вся моя учеба похожа на тесный контейнер без окон, плотный параллелепипед, хозяйственную постройку, которой никогда не стать полноценным зданием, мне пришлось с нуля и в режиме чрезвычайного положения создавать новое пространство, чтобы вместить свою интеллектуальную деятельность. Для этого я изобрела ритуалы, установила сроки и скорость работы, составила календарь.
Часто я занимаюсь у себя в комнате, она никак не изменилась в лучшую сторону, наоборот, с годами становится менее яркой и более безликой, она похожа на комнату детей, которые уехали на каникулы, бросили в углу баскетбольный мяч, оставили на кровати смятое постельное белье с медузами и морскими звездами.
На стену у шкафа я повесила расписание занятий, список книг, которые нужно прочесть, список книг для углубленного изучения отдельных тем, список книг, которые нужно отксерить, список книг, которые я уже отксерила, список книг, которые я нашла, список книг, которые я не нашла, список книг, которые я успела возненавидеть, список слишком больших книг, чтобы их можно было полностью отксерить, и поэтому придется читать в библиотеке, список книг, которые невозможно прочитать, список книг, на которых я выместила всю свою злость, список книг, в которых не хватало страниц, список недостающих страниц.
Чтобы учить, запоминать и понимать, мне нужно писать, другого способа нет, поэтому я исписываю страницы блокнотов и тетрадей заметками, вопросительными знаками, многоточиями, незаконченными фразами, фамилиями известных людей, написанными с ошибками, рисую стрелочки, соединяющие даты и события в схему, записываю названия книг в кавычках, неточные и записанные в спешке цитаты, чтобы как-то связать между собой понятия, мне нужно сосредоточиться, очистить пространство вокруг себя, выжать и выдоить каждую клетку мозга.
Я раздваиваюсь: одна сидит в поезде, вторая сидит на скамейке, идет дождь, вода извергается потоком, и вторая я пытается укрыться под навесом, с которого капает и течет, первая я как раз проезжает мимо, поезд не останавливается, машинист решил пропустить эту остановку, вторая я не сходит со своего места, она не знает, как вернуться домой, первая я рассеянно разглядывает вторую из окна, отвлекается на капли, что дорожками сбегают по стеклу, сверкают молнии, одна попадает в голову, вторая – в хвост состава, и вторая я, та, что все еще сидит на перроне, замечает, что молнии касаются поезда одновременно, а что я, которая находится в поезде? Что она видит? Она всю жизнь видит только мир, проносящийся за стеклом поезда, не видит смысла в другом, видит лишь череду знакомых мест, где она никогда не бывала, но узнаёт их, когда они появляются и исчезают.
Пока я думаю об этом, в гостиной слышится гул голосов: мать и близнецы о чем-то ропщут, а отец прерывистыми звуками, напоминающими кряканье, пытается их перекричать, – я не могу понять, ссорятся они или безмерно рады чему-то, думаю, что скорее первое, безграничное счастье никогда не поднималось на наш этаж.
Я на взводе, выхожу из комнаты, они мне мешают, да и вообще изучать физику на философском факультете – это издевательство какое-то, я туда поступила не для того, чтобы тратить время на физику, тем более на облегченную программу, выжимку, методичку из серии «физика для чайников», для слабоумных, я появляюсь на пороге и кричу:
– Я тут учу теорию относительности Эйнштейна, можно, пожалуйста…
И вдруг замолкаю: на кухонном столе стоит какой-то черный предмет с гладким экраном, разъемами для проводов, антенной, кнопкой «Вкл/выкл».
– Синьора Феста хотела его выбросить, – говорит мать, словно оправдывая присутствие в доме этого чудища, своего рода уступку привычному порядку вещей, которой уж точно никто не ожидал.
Отец катается на кресле взад-вперед, ударяется им об стол, его исхудавшие ноги вздрагивают от каждого столкновения, он весь мечется от нетерпения: то, что сейчас происходит на нашей кухне, – шумный праздник его жизни, великие перемены, он даже просить о таком не смел, а тут явилось благословение, которого ранее не посылал ему ни один святой.
Близнецы уже завладели пультом, они внимательно разглядывают его, изучают функции; телевизор старый, ему уже, наверное, больше пяти лет, для других это мусор, для нас – манна небесная.
Я ничего не говорю, стою поодаль от стола – я все-таки не в первый раз вижу телевизор, в чужих домах мне доводилось видеть разные аппараты, на другие я заглядывалась в витринах магазинов электроники, на экраны третьих – тех, что вешают на стену под потолок, – глядела в пабах и в барах любовалась ими, ненавидела, восхищалась, забывала, но все-таки хотела иметь такой же.
Жизнь без телевизора была нашим проклятьем и нашей причудой, мы могли говорить об этом во всеуслышание и дерзко заявлять: у меня нет этой штуки, ничего не знаю, понятия не имею, о чем речь.
Долгое время мы находились в стороне от разговоров, с трудом пытались уловить смысл чужих бесед, темой которых становилось нечто непостижимое, – да, так мы узнали, что значит «невозможное», столкнулись с ним, потому что вещь или принадлежит тебе, или не принадлежит, ты или можешь ее потрогать, лизнуть, стереть с нее пыль, сломать, или не можешь; именно состояние неимения стало моим кордоном, на охране которого я стояла.
Легкость, с какой мать сообщает нам о том,
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
