что она улыбнется или обнимет его, — и что-то дрогнуло у него внутри, когда Бернадетт ничего такого не сделала. Это, конечно, безделушка, но вручить ее Бернадетт Артуру казалось важным. Он хотел показать, что ценит ее и дорожит ее дружбой. Этот маленький мешочек символизировал большие чувства. Но откуда Бернадетт было об этом знать? Надо было приложить к подарку записку с какими-нибудь теплыми словами — тем более что Бернадетт сейчас так нелегко приходится. Значит, надо попытаться выразить это словами. Во рту у Артура пересохло.
— Вы очень добрый человек, — наконец выдавил он.
— Спасибо, Артур.
Они закончили обедать. На душе у Артура было неспокойно. В животе нехорошо бурчало, и он не был уверен, что сэндвич и пирог останутся там надолго. К тому же он не только разволновался о Бернадетт, но и извелся в ожидании звонка от Сонни, чтобы задать ей все мучающие его вопросы.
— Вам никогда не было интересно, как жил Карл до вашей встречи? — спросил он как можно небрежнее, убирая со стола тарелки.
Бернадетт удивленно вскинула брови, но все же ответила:
— Когда мы встретились, Карлу было тридцать пять, поэтому, разумеется, до меня у него были другие женщины. И он уже даже был женат до меня. Я его ни о чем не спрашивала, потому что ничего не хотела знать, если вы это имеете в виду. Я думаю, не имеет значения, сколько женщин у него было — две или двадцать. Мне только жалко Натана. Он так рано потерял отца.
Артур понимал: Бернадетт он может довериться. Она порядочный человек, и она его друг, пусть сегодня она и ведет себя холодновато. Но заводить разговор о больнице, похоже, было пока рано.
— Вы что-то хотите мне рассказать, или мне только кажется? — спросила Бернадетт.
Артур закрыл глаза и увидел себя сидящим на стуле перед студентами, выставив напоказ голое белое тело все в морщинах. Увидел, как обольстительно улыбается своему портретисту Мириам.
— Я… — произнес Артур и остановился, не зная, как это сказать, и сомневаясь, стоит ли говорить вообще. — Я просто не понимаю, почему Мириам выбрала меня. Ну, просто посмотрите на меня. Ведь смотреть-то не на что. Ни амбиций, ни стремлений. Я не умею ни писать, ни рисовать, я вообще ничего не могу создать. Слесарь, и больше ничего. Как же скучно ей, наверное, было со мной.
Бернадетт удивленно нахмурилась. Такой исповеди она явно не ожидала.
— Почему же вы считаете, что ей было скучно? Откуда вы это взяли?
— Не знаю, — со вздохом сказал Артур. Вся эта история, все эти загадки его утомили. — У нее была такая яркая жизнь до того, как мы встретились. И она все это от меня скрывала. Она жила со скучным стариком, а вспоминала, наверное, все, что было прежде, — писателей, художников, тигров, Индию. Она забеременела и вынуждена была довольствоваться той жизнью, которую я мог ей дать, но в действительности ей хотелось совсем другого. — К своему стыду, Артур понял, что плачет.
Голос Бернадетт звучал спокойно и невозмутимо:
— С вами совершенно не скучно, Артур. Завести детей и жить взрослой, ответственной жизнью — это само по себе приключение. Я как-то наблюдала за вами с Мириам на церковной ярмарке. Я видела, как вы смотрели друг на друга. Было видно, что вы для нее — защитник. Помнится, я подумала: какая хорошая пара.
— Когда это было? — недоверчиво спросил Артур.
— Несколько лет назад.
— Вы, наверное, ошиблись.
— Нет, — твердо ответила Бернадетт, — это были вы.
Артур в отчаянии тряхнул головой. Он ведь знал, что Бернадетт не может сказать ему никаких волшебных слов, которые все исправят. Надо было держать свои мысли при себе, а рот на замке, а не самоедством заниматься.
— Никто не знает, что его ждет. — Бернадетт встала, собрала тарелки и понесла их на кухню. Она принялась их мыть, хотя даже не доела.
— Оставьте, — сказал Артур, — я помою.
— Мне не трудно. — Голос Бернадетт дрожал.
Артур замер. Похоже было, что она плачет. Не надо было спрашивать про Карла и спорить с ней по поводу церковной ярмарки. А теперь что делать? От неподвижного сидения плечи одеревенели. Бернадетт всхлипнула. Артур уставился в пространство, пытаясь притвориться, что ничего не слышал. Чужие эмоции были для него неразрешимой проблемой.
— С вами все в порядке? — негромко спросил он.
— Со мной? Конечно. — Она выключила воду. Но когда Бернадетт повернулась, чтобы повесить кухонное полотенце, Артур увидел, что в глазах ее стоят слезы.
Он вспомнил разговор, который однажды произошел между ним и Мириам. Он спросил ее, что она хочет на день рождения, а Мириам ответила, чтобы он не беспокоился — ей ничего не надо. И Артур ограничился поздравительной открыткой и букетиком белых фрезий. В тот вечер Мириам с ним почти не разговаривала, и, когда Артур наконец поинтересовался, отчего она такая злая, Мириам ответила, что ждала подарка.
«Но ты же сказала, чтобы я тебе ничего не дарил», — возразил Артур.
«Да, но это была лишь фигура речи. Представь себе: ты видишь, что женщина расстроена, и спрашиваешь ее, в чем дело, и она отвечает: ни в чем. Но она не это хочет сказать. Она имеет в виду, что что-то не так, и ты должен спрашивать до тех пор, пока не получишь ответ. Ты должен был купить мне подарок, даже если я сказала, что мне ничего не нужно. Это был твой шанс показать, что я тебе не безразлична».
С тех пор Артур усвоил: когда женщина что-то говорит, она может иметь в виду нечто прямо противоположное.
— Мне кажется, что с вами не все в порядке, — сказал он. Подошел к Бернадетт и положил ей руку на плечо.
Бернадетт окаменела.
— Возможно. — Она взяла тарелку и принялась тереть ее посудным полотенцем.
Артур забрал у нее полотенце, сложил и положил на столешницу.
— В чем дело? Что случилось?
Бернадетт не поднимала глаз, раздумывая, стоит ли откровенничать с Артуром.
— В прошлом месяце я пошла на танец живота, и, когда переодевалась, обнаружила уплотнение в… в груди. Мой врач отправил меня провериться на рак. Результаты будут завтра.
— Ясно… я… э-э… — Артур не знал, что сказать. Натан оказался прав.
— Мой врач говорит, что такое бывает и надо просто провериться. Но моя мать умерла от рака груди, у моей сестры он был, и у меня, скорее всего, есть. — Бернадетт заговорила быстрее: — Карла нет, а Натан уедет в университет, и я не понимаю, как я со всем этим справлюсь. Я ничего Натану не говорила. Не хочу,
