— Я завтра не можу! Мне грати в футбол! — заартачился Функе.
— В футбол? — изумился я. — Функе, голубчик, чем заняты ваши мысли? Немецкий язык — язык Гёте и Шиллера! — Я повторил не раз говоренное и, внося в этот старый тезис свою лепту, прибавил: — Это и язык братьев Гримм!
— Нестор Петрович, у нас принципиальный матч. Наш цех против кузнечного. — От волнения Функе перешёл со своего суржика на чистый русский. — Мы их в выходной, в прошлый, задрали, как мальцов, счёт: три — два. Они теперь роют землю, хотят отыграться, и, если мы свалим, разнесут по всему заводу, будто мы боимся кузнецов. Будто нам в тот раз пофартило. И ещё, но это между нами, жене моей ни слова… — Он подался в мою сторону и понизил голос: — У нас такая традиция. Те, кто продул, победившим ставят пивко. Смекаете? От пуза!
— Функе, у вас не пузо, а впалый живот. Ну сколько в него поместится за один раз? Три кружки? Пять? А я буду поить каждый день, до отвала, но когда вы исправите двойку по немецкому. К тому же завтра продуть можете вы, и тратиться придётся вам. А я предлагаю беспроигрышный вариант — исправляете и хлещете своё пиво, — сказал я, по-моему, вполне логично.
— Не надо, у вас не хватит денег, — отмахнулся Функе и был, конечно, прав.
— Спасибо! Вы — бессребреник. И я вам за это благодарен. В общем, так: завтра немецкий язык! — сказал я, употребляя власть. — А я вас беру под контроль. Приду и проверю.
В воскресенье я и впрямь наведался к Функе в его Тепловозный переулок, долго шёл улицами и переулками с частными домиками и садами, будто по типичной станице. Впрочем, не так уж давно этот район и впрямь был станицей, но постепенно город наполз, окружил пятиэтажными блочными домами, превратив его в зелёный остров. Над ним витал голубоватый запах жжёных листьев, во дворах в преддверии холодов укрывали изнеженный виноград,
За тутошними оградами проживало немало и наших учеников, но здесь они были сыновьями и дочками, образцовыми или не очень, а кто-то уже имел и собственных детей. И были они кому-то соседями, и у них были соседи, — словом другая жизнь! Карл Функе обитал в белёном саманном ломике под красной шиферной крышей — единственная деталь из немецкого быта. Я распахнул калитку и, пройдя мимо яблонь и айвы, постучался в дом. Дверь открыла молодая полная женщина. Видать, я оторвал её от плиты — она была в переднике, полуголые крепкие руки в белой муке.
— Я ваш классный руководитель, — сказал я, опережая её вопрос.
— Эрик! Подь ко мне! — позвала она через плечо.
Возле неё мигом появился белобрысый мальчик — копия Функе, только в масштабе один к пяти.
— Снова нашкодил? — Женщина ухватила Эрика за оттопыренное розовое ухо.
— Он хороший мальчик, — заступился я за юного Функе. — Я пришёл проведать вашего супруга. Мешать не буду. Пройду на цыпочках, гляну из-за косяка. Посмотрю, как он готовит уроки.
— Нет его. Он сейчас гуляет в футбол, вот он где, — сказала женщина с лёгким презрением. — Сидел над книгой, учил и вдруг ему будто сунули шило, сами знаете куда, сорвался, схватил чемодан с… этой… формой и за дверь!
Я бежал по улицам, точно факел, пылающий праведным гневом, а когда влетел на стадион, за мной уже, словно за кометой, тянулся огненный шлейф. Прохожие всего этого, наверно, не заметили, спешит человек и спешит, задыхается, тяжко дышит, но я себе сейчас казался именно таким — стремительным! Неотвратимой карой за грехи!
Стадион компрессорного завода от обычного пустыря отличали только двое футбольных ворот, — и те без сетки, — да три ряда некрашеных деревянных скамеек, протянувшихся вдоль так называемого футбольного поля. На этой трибуне сидел народ, разделённый невидимой стеной на две группы. Никак это были кланы механиков и кузнецов! Игра то ли ещё не началась, то ли это был перерыв между таймами. Игроки отдыхали на скамьях, отличаясь от остальной публики жёлтыми и голубыми футболками. По опустевшему полю кружила свора бездомных собак, видно, шла собачья свадьба.
Ближе ко мне кучковались футболисты в жёлтом. Среди них-то я и обнаружил своего Функе. Сам он был в чёрном вратарском свитере.
— Нестор Петрович! Прийшли болэты! — воскликнул Функе, неумело изображая бурный восторг. — Хлопцы, це мой классный руководитель. Нестор Петрович, перший тайм в нашу пользу! Мы забили три мяча! Ведём три — ноль! — Он старался внушить и себе, и мне, будто для меня эта весть — превеликая радость.
— Лично вы, Функе, не заслужили и одного мяча. Теперь одевайтесь, и домой, за учебник! — приказал я, не поддаваясь на его уловки.
— Нестор Петрович, ещё один тайм! Второй! Це ж целый матч, — напомнил Функе.
— Знаю. Играл сам. Второй состоится без вас, — сказал я беспощадно.
— Учитель, он у нас единственный, кто может стоять в воротах. Без него нам блин! Наверно, вы не знаете, но вратарь, считай, — половина команды, — вмешался самый старший из футболистов, по возрасту по крайней мере.
— Будут вам вратарь и пиво, я сам встану в ваши ворота! — легкомысленно, не советуясь со мной, произнёс некто, сидящий во мне и моим же голосом.
Это было моё второе «я», оно всегда болтало, не подумав, а отдуваться за его глупости приходилось первому благоразумному «я». Так было и сейчас.
— Нестор Петрович, вы же не умеете, это же вам не… не ёлки-папки, — испугался Функе.
— Учитель, к вашему сведению, умеет всё! Если надо! — запальчиво возразили оба мои «я», задетые за живое.
— И летать в космос тоже? И на морское дно? — недоверчиво спросил футболист с простодушным веснушчатым лицом.
— И в космос, и на дно, будь он настоящий учитель. Функе, я настоящий или так себе?
— Вы что надо, — убито подтвердил ученик.
— Тогда в чём дело? Снимайте свою футболку!
— Товарищ учитель, не обижайтесь, но мы вас сперва проверим, а там уж будем решать. Прошу встать в ворота, — сказал старший футболист, видать, старший не только по годам.
Вообще-то в детстве, когда мы у нас во дворе гоняли мяч, я всегда стоял в воротах, обозначенных двумя кирпичами или парой школьных портфелей. Те, кто играл лучше всех, шли в нападение, самого неумелого ставили в ворота. Я и был самым неумелым. Но то происходило в ребячьи годы и на разбитом асфальте, здесь передо мной простиралось настоящее футбольное поле, хоть и похожее на пустырь, и взаправдышными были ворота, пусть и без сеток. Да и эти дяди с мощными волосатыми ногами не чета тонконогим мальчишкам с нашего двора.
«Спокойней, Нестор, — говорил я себе, облачаясь в футбольные доспехи, — у человека, даже самого заурядного, есть скрытые духовные и физические резервы. И, попав в экстремальную ситуацию, он способен преобразиться и творить невероятные чудеса. Скажем, упав с десятого этажа, он может остаться живым, без единой царапины. Такие случаи описаны наукой. Сейчас, Нестор, настал именно такой случай. Твой исторический случай! Будь, Нестор, суперменом! Помни: ты обязан, кровь из носу, усадить Функе за учебник!»
