– Девентор не может войти к заключенному, это запрещено законом. Плюс ко всему фон Девентора моментально собьет иллюзорный мир, наведет на него помехи, поэтому входить могут только «специалисты». Настройщики, если хочешь…
– А я?
– А человек может. Нет такого закона, который бы это запрещал.
– Его попросту не продумали, потому что не подозревали, что кто-то попытается?
– Верно. Но наш с тобой симбиоз это позволит. Я проведу тебя внутрь, ты войдешь в камеру.
Я жевала свои губы, натужно размышляла.
– А почему у меня будет только пять минут?
Крейден тяжело вздохнул.
– Как только в иллюзии появляется объект, не соответствующий этой иллюзии, мозг арестанта начинает «закипать». Как начал бы и твой, возникни перед твоими глазами, положим… демон с крыльями и огненным хвостом. Улавливаешь?
Я улавливала, и Крей продолжил:
– За эти пять минут, любым доступным тебе способом, ты должна будешь убедить Маргариту в том, что ее мир – вымышлен. И что за дверью, куда она должна шагнуть добровольно, находится мир настоящий.
– Меня не повяжут за это?
– Нет. Потому что ты не нарушаешь закон, который не написан.
– Я не про себя, я про выход Маргариты… Не получится ли так, что ее сразу же вернут обратно?
– Нет. – Короткий ответ, лаконичный. Вероятно, Форс продумал и это. – Закона о помещении «сбежавшего» объекта под стражу дважды не существует тоже.
– Потому что никто не сбегал? – догадалась я.
– Верно.
– Тебе бы быть юристом… Ты в этом тоже хорош – в обходе написанных и ненаписанных законов.
Мужчина слева от меня улыбнулся, и внутри сразу стало теплее. Жаль, продержалась его улыбка недолго, ее вновь сменила серьезность.
– Напомни ей про Девенторов, про то, как ее забрали. Сейчас этот фрагмент ее памяти затерт, но упоминание об этом сорвет заслонку. – Звучало дико. – В ее «сне» сейчас нет Девенторов, в иллюзиях они отсутствуют. Но она о них знает. В подсознании…
– Хорошо. – Все равно боязно, все равно страшно. – А что, если за пять минут я не справлюсь?
– Тогда она сойдет с ума. Продержится в состоянии нестыковки фактов слишком долго.
«Вскипит мозгом, как яичница».
От подобной прямоты мне легче не стало.
– Я… ее убью… если не справлюсь, да?
– По сути, да. Потому что вернуть ей счастливый мир будет невозможно.
– Значит, это риск.
Для меня – очень большой.
– Это риск, Ви.
«Думай».
Стало вновь зыбко. Не хотелось брать на себя ответственность такого масштаба. Но и шанс вернуть человека назад в общество выпадает не всякому.
– А как мы объясним ее возвращение людям? Они начнут подозревать…
– Не начнут. Слухи есть, когда нет объяснений. У Маргариты будут документы о том, что она проходила длительное реабилитационное восстановление в одной из клиник, где лечила депрессивное расстройство.
– И клиника это подтвердит?
– Не сомневайся. Все печати будут настоящими.
Да уж, если Форстон что-либо продумывал, то продумывал основательно.
– Получается, нам позволят вывести Маргариту наружу другие Девенторы, а ты сможешь сделать ей документы. – Всё как по маслу. – Значит, дело за мной?
– За тобой.
– А тебя самого не накажут?
– Возможно. Но, полагаю, не критично. Не думай об этом.
Мне показалось, что за кадром не прозвучало могущественное слово «отец» – понять бы еще, друг ли отец-Девентор Крейдену или недруг?
– Я… – Я никак не могла решиться. Какой из меня специалист по выведению людей из иллюзий? – Очень страшно. Скажи, а ты не видишь будущего? Получится у меня?
– Не вижу, – отозвались сбоку мягко, – этот момент еще не определен.
Черт…
Спустя пару минут, за которые я искусала губы, меня спросили:
– Так ты будешь пробовать?
Руки холоднее льда. У меня одна попытка, и это отнюдь не компьютерная игра, где всегда можно «откатиться» назад. Но неподвластной логике решимостью я отличалась всегда, и потому, несмотря на трясущиеся пальцы, ответила: – Буду.
(Samuel Kim amp; Trevor Hoffmann – What Could Have Been)
Ватные ноги, желеобразные «поджилки» – страх, если позволить ему одержать над тобой верх, обессиливает. И потому, шагая рядом с Креем по пустым серым коридорам, похожим на больничные, я думала не о страхе, а об отце. Человеке, который так и не сжился с собственным одиночеством, хотя очень старался. Старался, съедая завтрак в тихой столовой, старался, заваливая себя делами, призванными отвлечь, помочь забыться. Но так и не забылся. Он любил ее, эту женщину, коротающую теперь жизнь за одной из этих дверей. Любил, несмотря на полное отсутствие надежды на ее возвращение. И как глупа я была когда-то, желая безраздельно владеть вниманием отца, как наивно-эгоистична. Я должна ее вернуть не только ради него, но и в какой-то мере ради себя…
И степень риска Крейдена для того, чтобы это случилось, мне до сих пор сложно было оценить.
Тишина; полный покой и металлические замки. Несмотря на обилие прохладного воздуха, мне было душно.
– Здесь.
Форс остановился у «палаты» без номера – чутьем он ее определил, что ли, среди множества других… Нет, конечно же, он знал, он не умел ошибаться. Как не ошибся и во мне, доверив завершить очень сложную задачу.
«Не подведи, Ви…»
Ни отца, ни Крейдена.
Ни себя.
– Пять минут.
– Как я узнаю, что они заканчиваются?
С собой ни телефона, ни часов – Форс сказал, что вносить их внутрь нельзя.
– Почувствуешь.
– Ты… будешь ждать здесь?
– Буду.
Хорошо. Стабильная нога маяку, верхушку которого сносит ветрами.
– И помни, – взгляд серых глаз напряженный, совсем как в Мерил Хилле, – она должна выбрать пройти через дверь сама.
«Тащить нельзя».
– Я… помню.
– Тогда… время пошло.
Он приложил ладонь к сенсорной панели, и толстая белая дверь, похожая на дверь банковского хранилища, начала движение в сторону.
Маргарита.
Та же… и не та. Чуть постаревшая, но еще не седая – она стояла посреди комнаты и не спеша водила руками в воздухе.
Дверь позади закрылась.
На меня практически сразу обрушилась, материализовалась чужая иллюзия – разъехались стены, откуда-то взялся льющийся через высокие окна свет, помещение наполнилось теплом. В своем «сне» она стояла посреди гостиной – гостиной нашего с отцом дома, – накрывала на стол. И вместо серой робы на ней бежевое платье, иная аккуратная прическа, макияж. Легок и свеж румянец, чулки на ногах, золотой браслет на запястье…
