– Дмитрий Ильич, как я рада! – она впустила его в прихожую, но тут же тень скользнула по её лицу. – Ничего плохого больше не случилось?
– Нет-нет, – успокоил он, целуя ей руку. – Я просто очень волновался за вас. Не всякий мужчина такое выдержит, не то что хрупкая женщина… Вы любите сладкое?
– Смеётесь? – она с притворным сожалением вздохнула. – Ничего не могу с этим поделать! С детства за леденец готова была душу продать!
– Я согласен взять вашу душу в обмен на это, – пошутил он, подавая ей красиво перевязанный пакет.
Светлана открыла его и вскрикнула от восторга, вытаскивая на свет маленькую шоколадную корзиночку, полную тоже маленьких шоколадных фруктов. Это было подлинное произведение искусства кондитеров – мечта сладкоежки. Стоило оно немалых денег, но он любил наблюдать, как радуется его подарку человек и никогда при покупках не жадничал.
– Спасибо! – Светлана чмокнула его в щеку и смешалась от собственного порыва.
– Хотите, будем пить чай, – предложила она, оправившись от смущения, – как раз вскипел самовар. Наверное, глупо вот так, каждый вечер, кипятить его в надежде, что кто-то придёт и будет пить чай. Никто не приходит. Кроме Янека, конечно, но и вчера, и сегодня его не было. Я уж беспокоюсь, не случилось чего?
– Думаю, он просто не хочет пугать вас своей повязкой. Я сегодня видел Поплавского – у него вс- благополучно заживает.
– Он ранен? – испугалась Светлана.
– Это рана, но не огнестрельная. Преступник каблуком ботинка рассёк кожу на его виске. Шрам, как сказал врач, будет едва заметен, а если отпустить волосы чуть подлиннее, его вообще можно будет скрыть.
– Но почему на Янека кто-то напал?
– Он помогал нам брать убийцу вашего мужа.
– Значит, вы его поймали?
– Поймали. Николай Иванович будет отомщён!
– Вы… вы – настоящий рыцарь, – Светлана порывисто схватила его за руку. – Я это сразу поняла! Вы спасли меня, вытащили из застенков совершенно постороннего человека! Ни взглядом, ни намеком не оскорбили моё достоинство… Как жаль, что мы не встретились с вами раньше! Когда я ещё была не замужем, и на мне не выжгли клеймо государственного преступника.
– Для меня это не важно, – тихо сказал он, чувствуя, что начинает дрожать вместе с ней: в конце концов, ему тридцать восемь лет или восемнадцать?!
– Тогда, возможно, вы не осудите меня… Так вот, я больше не хочу здесь жить!
– В этой квартире?
– Нет!
– В Москве?
– Нет! Я не хочу жить в этой стране!
– Имеете в виду Россию? – глупо спросил он, всё ещё боясь поверить, что и её мучает та же мысль. Последнее время он всё чаще думал об этом. Человек практический и реалистичный, он не хотел больше жить в мире, где всё поставлено с ног на голову, где главное для людей не дело, а слово. Где громкая глотка значила больше умной головы. Перед такой ненормальностью он был бессилен. Здесь ничего нельзя было предсказать и спланировать – все были беззащитны перед случайностью, людской глупостью или тщеславием. Всё время жить с ощущением висящего над головой меча. Кажется, он назывался дамокловым… Он устал!
Никто, даже Катерина, ещё ничего не знали об этих его мыслях, а тут прекрасная единомышленница. Но это же не значит, что… Он не успел додумать, за него выговорил язык.
– Света, а вы бы не хотели уехать отсюда… со мной?
Спросил и с надеждой вгляделся в её глаза: что в них – сомнение, недоверие, испуг… или согласие?
"Что же я делаю? – пронеслось в голове Светланы отчаянно. – Наверняка у него есть жена, дети?"
А сказала совсем не то, что думала.
– Очень хочу!
Глава восемнадцатая
Таня Филатова отмывала полы от известки. Вначале она соскабливала потеки куском стекла, потом смывала водой с тряпкой. Фёдор Арсентьевич не просил её об этом, но Таня видела, как расстроило его отсутствие на работе уборщицы Гали – наверняка она заболела, ещё вчера жаловалась на слабость в ногах и температуру. Головину хотелось поскорее начать работу, а ему мешали постоянные досадные мелочи! Увидев, что Фёдор Арсентьевич в одиночку двигает столы, Татьяна бросилась ему на помощь, а потом взяла тряпку…
– Лаборатория! – горестно хмыкнул Головин, присаживаясь на край стола. – Мы с тобой, Танюша, похоже, и весь её штат!
– Интересно, – раздался в коридоре голос Яна, и он заглянул в комнату, улыбаясь до ушей, – а меня, значит, уже побоку? Стоит человеку получить травму на государственной службе, как его тут же вычеркивают из списков! А я-то, глупый, так по вас скучал!
– Янко! – обрадованно подошёл к нему Головин. – Куда ты, чёртушка, запропал и что означают сии бинты?
Ян обнялся с товарищем и удивленно воззрился на стоящую с тряпкой Таню.
– Здравствуй, Танюша, так вот для каких нужд взял нас на работу Федор Арсентьевич! А нам об этом – ни полслова! Таинственные явления человеческой психики, парапсихология, неизученные способности человека… И вот чем всё закончилось!
– Здравствуйте, Ян! – сказала Таня, крутя в руках тряпку. – Фёдор Арсентьевич здесь ни при чём, я сама выразила желание…
– Мы опять на "вы", – протянул Ян, – а я-то думал, мне все обрадуются и хотя бы кое-кто пожалеет…
– Давай я тебя пожалею, – предложил Федор, – особенно, если расскажешь, где это тебя угораздило.
– Так, пустяки! – Ян прошёлся перед товарищами, слегка выпятив грудь. – Небольшая царапина. И ещё кое-что…
Он вытащил из кармана часы и торжественно щелкнул крышкой, давая им прочитать надпись.
– Дорогие, – протянул Головин. – Расщедрились, видать, неспроста, организация серьёзная. За что это дают, если не секрет?
– Помог им задержать убийцу, – небрежно проронил Ян. Татьяна ахнула. Головин постучал пальцами по столу.
– Положим, волнует это тебя в гораздо большей степени, чем ты стараешься показать, – он внимательно посмотрел в глаза юноше. – Небось гордишься, какой ты мужественный, самоотверженный, воспарил над простыми смертными… Нам можно, как и раньше, тебя по имени звать или непременно Ян Георгиевич?
Белая повязка ещё больше оттенила вспыхнувший на лице Яна румянец. И правда, почему он так заважничал, так распустил перья именно перед Танюшкой? Хочется выглядеть в её глазах героем? Ведь никому из студентов он и словом не обмолвился, а уж тем более не стал тыкать в нос своими часами.
– Наверное, у меня чесотка, – со вздохом сказал он, – только у других больных чешутся спина, руки, ноги, а у меня – язык.
Татьяна прыснула. Она уже не сердилась на него, хотя и совсем недавно твердила себе: "Он для меня больше не существует!" Получается – сердцу не прикажешь? Не хотела бы о нем думать, да само думается! И во сне она продолжала танцевать в его объятиях, сидеть рядом с ним за столом и долго прощаться у дверей квартиры, а потом с колотящимся сердцем вспоминать его черные глаза, глядящие прямо в душу!
