Максим одет в свободные чёрные брюки и белую рубашку нараспашку. Ноги босы, волосы всколочены. Голос Микса больно бьёт по нервам, когда Максим начинает танцевать.
И как всегда я всё упустил
Течение, что было для нас двоих,
Не ощутив, сочинил этот стих,
Для тебя объяснив.
Я познал: время — это всё, что есть у нас.
Стрелки отмеряют для меня каждый час.
И я могу ждать, за ним наблюдать, но его не догнать…
И я застыл, а стрелки продолжали бежать
Пытаясь повернуть течение вспять.
Растратив впустую то, чего я достиг —
Тебя упустил — лишился сил.
Я долго держал в себе это, пытаясь бороться, но просто упав.
Время пролетит, и я смогу найти в своей памяти, когда…
Он танцует так отчаянно. Так открыто и одновременно с тем показывая, что то, что у него внутри — только его. Это совершенно другой танец, другие движения — не те, что мы учили. До меня доходит, что это вообще не постановка. Это фристайл. Он просто танцует, не задумываясь, двигается как чувствует. Зритель этого не понимает, считая каждое движение выверенным.
Влад вступает в припев, заставляя кожу покрыться мурашками, а Максим входит в серию высоких и очень опасных прыжков. Я закусываю губы и задерживаю дыхание, пугаясь того, что он вытворяет, едва касаясь ступнями пола сцены.
И я взлетал, и я мечтал!
Но теперь мне всё это неважно…
И лишь упав и потеряв…
Но теперь мне всё неважно…
— Пора! — Вера снова как заворожённую тянет меня к выходу, а потом мы через гримёрки бежим за кулисы.
— Готова? — она смотрит мне в глаза, а я не могу унять дрожь, потому что теперь вижу его совсем рядом, но Максим меня не замечает. — Просто танцуй, Нина! Я позаботилась о музыке, а ты позаботься о нём. И жди, ты поймёшь, когда тебе выходить.
Вера убегает, а я подхожу к краю кулис. Достаю то, что взяла с собой, и наблюдаю. Жду, как она и сказала.
Ты доверяла мне,
Я так старался быть сильней.
Я хочу, чтобы ты просто это знала…
И я взлетал…
Влад замолкает, звуки клавишных становятся тише. Максим падает посреди сцены на колени и замирает.
Я знаю, Максим, знаю. И я хочу, чтобы ты тоже знал.
Когда музыка стихает, я слышу первые аккорды следующей. Это уже мой выход.
Максим.
Я думал, станет легче. Всегда становилось. Но не в этот раз. Были бы когти — разорвал бы грудь и вырвал ноющее сердце. Танцы всегда помогали, эмоции зрителя излечивали, но не теперь…
Но я не успеваю даже встать с колен, как нечто происходит. Как только Микс замолкает, а последние аккорды стихают, я слышу новые. Песня та же, но кавер другой. Тот же «Linkin Park», но в исполнении Tommee Profitt**. Нежная, мягкая мелодия заливает сцену, а я оборачиваюсь и не могу поверить в то, что вижу.
Малина.
Она стоит у кулис в том своём малиновой платье. Глаза завязаны чёрной лентой. Тонкая и статная. Облизывает губы, а потом делает несколько шагов вперёд и… встаёт на пуанты. Вытягивается, раскрывает грудную клетку, вставляя в спину характерную спицу, и начинает танцевать. Как чувствует, как умеет.
Моя балерина.
Музыка переходит на бит, и Нина убыстряет темп. Я слежу за ней взглядом, не находя в себе силы встать. Не могу отвести взгляда от полёта её изящных ног. И это я хотел забрать у неё, пытаясь навязать своё? Она прекрасна в том, что умеет. Нежность и сила балета безумно идут ей. И делают безумным и меня. Даже в голову не приходит, что перед нами зал с полутысячной толпой зрителей. Их скрывает темнота за стеной из света софитов. Мы одни сейчас. Я и моя Малина.
Она завязала глаза… Это её ответ. Доверие, которое я так просил. Требовал. И она даёт мне его.
Повинуясь импульсу, медленно встаю, когда Нина начинает танцевать балетную интерпретацию нашей с ней постановки. Начинаю двигаться чуть на расстоянии. Это наше. Настоящее. Балет и модерн. Она и я. Мы танцует одно и то же, но каждый своим языком. Как умеем. Как чувствуем. Как хотим.
Не касаюсь её, отстаю на пол такта, позволяя ей то, что не позволял ни одной партнёрше — вести. Вот так на расстоянии, ощущая лишь тепло её тела и колебания воздуха от её движений. Веди, Нина. Смелее. Сейчас я следую за тобой.
Как было задумано, расходимся в разные стороны, а потом резко поворачиваюсь, как и Нина. Она берёт скорость и стремится ко мне. В ту самую поддержку, которой так всегда боялась — самую высокую и сложную. Вслепую. С завязанными глазами. Ох, Малина… Я держу тебя. Крепко. И больше не отпущу.
Подхватываю её и слышу выдох. Ты ведь знала, что поймаю. Иначе бы не пришла. Не бросилась ко мне. Знала.
С ума сойти, как я хотел эти дни просто прикоснуться к ней. Не знаю, что видит зритель, но я чувствую это электричество каждой своей клеткой. И больше не позволяю ей быть главной. Ты пришла. Теперь ты окончательно моя.
Забираю главенство. Веду. А она идёт. Расслабляет спину, когда мы переходим в модерн оба, но оставляет за собой право стоять высоко на пальцах. Нина сливает оба стиля так мягко и красиво, что у неё выходит что-то совершенно особенное.
Песня заканчивается, медленно затухая, а мне кажется, мы могли бы не останавливаться вечно. Прижимаюсь лбом к её, смакуя сладкое дыхание на своих губах. Провожу ладонью, стаскивая повязку и смотрю в глаза.
— Со мной?
Я должен спросить. Должен.
— С тобой.
И тут зал взрывается невероятными овациями. Мы оба вздрагиваем, словно только что осознали, что не вдвоём. Несколько сотен людей рукоплещут стоя. Нина улыбается и опускает глаза, когда я крепко сжимаю её ладонь. Свет в зале вспыхивает. Я машу зрителям, бегло отмечая несколько знакомых лиц: поднятый большой палец Микса, улыбка до ушей Веры, сжатый кулак Ромыча, на третьем ряду мама вытирает слёзы, а рядом с ней мама Нины.
Мы уходим со сцены, и первое, что я делаю прямо за кулисами — целую её. Крепко, сладко, вкладывая все чувства, что разрывают грудь. Моя Малина. Моя.
— Давай уйдём, — она смотрит в глаза так, что у меня ноги начинают отниматься. — Прямо сейчас.
Я киваю, обнимаю её за хрупкие плечи и веду к запасному выходу.
— Даже не хочешь узнать, получил ли ты главный приз? — слышу знакомый голос за спиной.
Мы оборачиваемся, и Нина жмётся ко мне теснее. Её бывший партнёр стоит посреди узкого коридора. Он уже выступил, ещё до меня. И, надо сказать, блестяще.
