Во дворе Климовых из машины вываливаемся уже втроём, потому что тут не знаешь, как своё собственное тело до кровати дотащить, а на шее ещё и Терский висит. До комнаты Марка добираемся без приключений — даже не разбудили никого; я просто сгружаю Яна в кресло, где он сворачивается в клубок — Боже, какая прелесть… — а сам занимаю стоящий неподалёку диван, чтобы вырубиться на ближайшие часов двенадцать, не меньше.
12 октября 2019 года, суббота
Просыпаюсь от чьего-то скулежа, но мозг ещё вне зоны доступа, так что я прячу голову под подушкой; моё тело благим матом орёт о том, что я хреновый хозяин, и к тому же ни черта не выспался — снова. Кидаю взгляд на наручные часы — когда я успел стащить футболку? — и понимаю, что проспал где-то часов восемь от силы. Уже час дня, и я мог бы поехать куда-нибудь — к Варе, например — но не хочу встречаться с ней, пока не буду уверен, что всё позади.
И что никакой урод не попытается снова отнять её у меня.
Жаль, Клим не держит в комнате домкрат — он бы сейчас пригодился; со скрипом отжимаюсь от поверхности дивана, и спину простреливает короткий укол боли: восемь часов в одной позе на коротком неудобном диване — то ещё удовольствие, но в одну кровать с Климом я бы и под дулом пистолета не лёг. Валю в душ, где перестаёт звенеть в ушах, зато желудок дико орёт и требует чего-нибудь получше пары бутылок рома. Возвращаюсь в комнату Марка «в чём мать родила» — эти тюлени всё равно будут спать ещё часа два — и роюсь в шкафу брата: у нас почти одинаковый размер. Сгребаю чистые вещи — последнюю рубаху у нищего отжимаю, какой же я негодяй… — и выполняю парочку простых упражнений, чтоб немного размять затёкшие мышцы. Отжимаюсь от пола, а вместо гантелей использую связку учебников — надо же, от них реально польза есть, кто бы мог подумать. И когда голова достаточно проясняется, иду искать… хм… своего отца.
Дичь-то какая.
Сегодня суббота, Климов-старший должен быть дома, хотя кто его знает — может, он на пару с Калугиным сутками стены в «Утопии» подпирает… Чем вообще там можно столько времени заниматься? Аккомодантов специалисты распределяют только раз в году — что они в остальное время-то делают?
Андрей Евгеньевич обнаруживается в столовой — в компании тишины и… самой настоящей газеты. Отрывает свой взгляд от текста, замечает меня, но ни одной эмоции я на его лице не увидел — только вежливая улыбка.
— Доброе утро, Ярослав. — Переводит глаза на настенные часы и усмехается. — Хотя, вообще-то, уже день. Видать, хорошо с моим сыном ночью погудели?
— А, то есть, вашим сыном всегда будет только он один? — не сдерживаюсь.
Чесслово не хотел начинать разговор с таких слов — и тем более таким тоном — но это его замечание почему-то выбесило в край. И вот теперь, к слову о птичках, на его лице отобразился весь спектр эмоций — от недоверия и шока до удовлетворения и принятия.
— И что же Лена наплела тебе обо мне?
Наплела… Конечно, я не собирался слепо верить всему, что наговорила вчера мать, но в данном случае я не верил обоим — пока что — так что мне интересно послушать вторую версию.
— Да ничего особенного, — пожимаю плечами. — Всего-то сказала, что я тебе нахрен не нужен.
Климов понимающе хмыкает.
— Ожидаемо. Даже здесь пытается всё в свою пользу вывернуть.
— Там уже давно хоть в узел свернись — клеймо на клейме, — отмахиваюсь. — Так как? Мне ей верить, или вам ещё есть, что сказать?
— Только то, что она сама просила меня не вмешиваться в твою жизнь.
А вот это уже интересно.
— Я смотрю, у вас с этим проблем-то не возникло — жили себе восемнадцать лет, ничем не интересовались, не пытались поговорить…
— Твой отец отлично о тебе заботился, сын, — кивает головой. — У вас с ним были прекрасные взаимоотношения; даже когда он узнал, что ты ему не родной, не отказался от тебя — разве можно придумать родителя лучше? Ты рос в полной и почти нормальной семье, и я подумал, что твоя мать в какой-то степени была права: я не должен причинять тебе душевную травму. И разбивать вашу семью тоже не хотел.
— Возможно, вы не в курсе, но мы были семьёй совсем недолго, — усмехаюсь, хотя мне совсем не смешно. — Я ненавидел сначала отца за то, что он меня бросил, потом мать за то, что она думала только о себе, а после — их обоих. Я полжизни чувствовал себя никому не нужным, а вы тут заливаете мне про семейное счастье.
— Я старался не лезть в чужую семью — тем более, когда меня об этом так «вежливо» попросили. Если бы я знал, что у вас происходит, возможно, я бы поступил иначе.
Пытаюсь представить, как бы я сам поступил, окажись на его месте — и не получается; всё-таки прав был отец: чтобы в этой области что-то понять, надо самому стать отцом.
Интересно, Варя согласится мне с этим помочь? J
— Но теперь, раз уж ты всё знаешь, не хочешь ли попробовать… познакомиться? — Климов пытается подобрать слова, потому что, походу, мы оба не знаем, как теперь себя друг с другом вести. — Я не жду, что ты прямо сейчас начнёшь называть меня отцом, но, возможно, однажды сможешь.
Он протягивает мне руку, на которую я тупо смотрю секунд десять; разве это хреново — иметь двух адекватных отцов? Раз уж мать у меня бестолковая, то может хоть ими получится компенсировать…
Пожимаю предложенную руку, и отец смущённо улыбается.
— И как же мне к вам обращаться?
— Ну, во-первых, на «ты». А как именно — решай сам, я приму любой твой выбор. Но сам хотел бы звать тебя сыном, если ты не против — я, как ты справедливо заметил, и так восемнадцать лет был лишён этой привилегии.
Хмыкаю на такое предложение, но киваю.
— Идёт.
— Чёрт возьми, я сейчас расплачусь, — бурчит за спиной проснувшийся Клим; рожа его была помята основательно, и выглядел он так, будто ему не надо было вчера так активно бухать. — То есть, расплакался бы, но у меня в башке кто-то роет котлован под пять сотен гектар торгового центра, так что… я вас всех ненавижу.
— Кто ещё в курсе, что я твой сын? — спрашиваю… Андрея — пока и так сойдёт. — Должен ли я фильтровать базар перед тем, как обратиться к тебе?
— Ой, тебе не по барабану ли? — кривится Марк. — Ещё думать о том, что этим можно кого-то задеть… Подумаешь — будто ты первый левак на всём свете.
— Да, я тоже люблю тебя, брат, — ржу.
— Да, в общем-то, среди моих все в курсе, — хмурится Андрей.
— Видел бы ты выражение лица матери вчера вечером, когда она узнала, — угарает Клим. — Я думал, она от злости прям тут концы отдаст.
— Не думаю, что мой сын должен так высказываться в адрес своей матери, — качает головой отец семейства. — Она имела право злиться на меня.
— Может тогда мне тоже стоит?
— А может, вы оба заткнётесь уже? — ворчу, перебивая обоих.
