— Турфирма «Вершины мира», менеджер Олеся, слушаю, — приятным голосом ответила мне телефонная трубка.
Мы с Олей сидели у нее дома, запивая водкой валерианку и валокордин. После разговора с Галиной у меня остались только две возможные модели поведения: я могла напиться и рыдать, не переставая, кляня горькую судьбу, жестоко посмеявшуюся надо мной, или могла напиться и начать звонить Рубину, игнорируя голос разума, говоривший, что на дворе конец июня и прошло слишком много времени. Я, естественно, выбрала вторую модель.
— Девушка, а как мне связаться с Алексеем Рубиным? — по бумажке читала я.
Оля написала мне текст на случай, если у меня снова заклинит голову и словарный запас иссякнет, как золотая жила на отработанном руднике.
— С Рубиным? Никак. Он на Алтае, — радостно сообщила менеджер Олеся.
— Черт! — хлопнула я себя по коленке. Что ж такое, никогда его нет на месте. То в Боливии, то на Алтае.
— Что? — не поняла Олеся.
— А когда… когда он будет? — промямлила я.
Оля сделала страшное лицо. Я вопросительно вытаращилась на нее.
— Через месяц. В конце июля, — ответила Олеся. — Он там будет до конца алтайского сезона.
— А ему нельзя передать сообщение? — спросила я.
Оля странно мотала головой. Я закрыла трубку рукой и шикнула на нее. Но она была непреклонна и что-то пыталась мне сказать.
— Можно. Но передадут его недели через полторы, так как сейчас он на маршруте и не должен выходить на связь.
— Люлька, прекрати молоть чепуху! Ты должна ехать! А вдруг ему не передадут сообщение! — яростно шипела Оля.
— А вы точно передадите? — спросила я.
— А что вы, собственно, хотите ему передать? — заинтересовалась Олеся.
Я хотела было сказать: передайте ему, что я его люблю, но это было бы глупо. И она бы точно не передала ничего подобного по рациям и экстренным спутниковым телефонам, или чего у них там есть из связи.
— Я … одно очень важное сообщение. А может, я бы могла к нему приехать лично? — брякнула я.
Олеся несказанно удивилась:
— Приехать? Куда? На Катунь?
— На… куда? — не поняла я.
Тут Оля вырвала у меня из рук трубку и снова занялась спасением утопающих.
— Девушка, милая. Вопрос жизни и смерти. Скажите, если бы от вас зависела судьба двух любящих сердец, вы пошли бы им навстречу? Выполнили бы святую миссию? — огорошила Олесю Соловейка.
— Ну… конечно, — растерялась та.
— Тогда дайте нам телефон Рубина. И, если можно, еще Павла Стешенко. Где, вы сказали, экспедиция?
— О, как интересно! А любящие сердца — чьи? — прониклась ситуацией Олеся.
— Вы мне — телефоны, адреса, явки и пароли, а я вам — все подробности этой трагической истории! — Оля сделала предложение, от которого Олеся не смогла отказаться. Через минуту у нас были телефоны Алексея и Павла, а также весьма путаное описание маршрута Барнаул — Сростки — Чуя — Катунь — Чемал — Барнаул, в неопределенной точке которого сейчас находился Алексей. Естественно, его телефон не отвечал.
Так как я не сопротивлялась, Ольга решила, что обязана все поправить, и набрала номер Павла Стешенко. Этот хрен с горы, как водится, оказался на связи. Вот почему всегда так: Алексей в Боливии или где-то в глубинах Алтая, а гадкий Стешенко говорит «алле»?
— Алле! Это кто? — деловито поинтересовался Стешенко. У меня немедленно началась тахикардия с элементами инсульта, но Оля была крепка, как кремень.
— Это Ольга. Из Москвы. Вы меня не знаете, но это не важно. У меня к вам есть очень серьезный разговор.
— Да? Ну и что? Давайте выкладывайте! — ощетинился Стешенко. Я затаила дыхание и слушала их разговор по громкой связи.
— Вы помните, как звонили в Москву по поручению Алексея Рубина? Он не смог приехать и попросил вас позвонить.
— Не помню, — моментально отреагировал Паша. — Я занят, перезвоните завтра.
— У вас этого «завтра» может и не быть, — замогильным голосом заявила Оля.
Паша, кажется, растерялся.
— В каком смысле?
— Тогда вам ответила некто Галина. Она сообщила вам, что Юля выходит замуж. Верно?
— Ну, допустим, — с неохотой согласился он.
— Видите ли, эта самая Галя вам соврала. Ни за кого Юля замуж не выходила. Она чуть не отравилась, когда Рубин не приехал. Я лично ее отвозила в Институт Склифосовского! — Я зашикала, но Ольга дернула меня за рукав и подмигнула. Мол, не дрейфь, я знаю, что делаю.
Паша, кстати, и правда замолчал. Потом откашлялся и спросил:
— А что ж она мне тогда про какого-то Мишу сказала?
— Миша бросил Юлю несколько лет назад, когда она родила. Это долгая история. Суть в том, что Миша, может, и хотел жениться на Юле, но она, как пионер-герой, уволилась с работы, послала Мишу подальше и сидела, ждала Алексея. Который, как вы понимаете, не приехал. По вашей милости, между прочим! — в Ольгином голосе зазвучали критические нотки.
Стешенко немедленно засел в глухой обороне.
— А что ж тогда она не уехала с ним, когда он приехал? Вы меня на пушку не берите. Я тут ни при чем!
— Ни при чем! — ахнула я. — А кто мне сказал, что Алексей — мерзавец и просто попользовался мной?
— Юля? — насторожился Стешенко.
— А кто еще! — возмутилась я. — Ведь это после разговора с тобой я чуть не сошла с ума. И уехала к Мише, что равносильно самоубийству!
— Я ничего не понимаю, — заюлил Стешенко. — Чего вам надо?
— Когда он приехал, то Юли не застал, — примирительно пояснила Оля. — Зато застал меня. А я, как и вы, была уверена, что знаю, что для Юльки лучше. И теперь я имею подругу, близкую к нервному срыву.
— А от меня-то вы чего хотите?
— Вы эту кашу заварили, вы должны и придумать, что нам делать. Как нам связаться с Рубиным? — деловито подытожила Оля.
Мы еще долго говорили, выясняя подробности, но главное было одно. Стешенко хоть и раскаялся (или сделал вид, что раскаялся), но сам плохо представлял, как найти Алексея.
— Честно говоря, я и сам не рад, что влез в это все. После той истории Алексей сильно изменился. Он стал хватать все туры подряд, чтобы не торчать в России. Мы с ним и трех раз не виделись с тех пор.
— Может, он вас избегает? — предположила я, вспомнив, как трудно мне стало общаться с Ольгой.
— Не думаю, — обиделся Стешенко. — Просто был очень занят.
— Отлично. Значит, его телефон заработает неизвестно когда, да еще и неизвестно, как долго. Что ж нам делать?
— Не знаю. А что вы хотите? Все-таки прошло столько времени. Сделанного не воротишь, — философски рассуждал Павел.
