Недавно я вел со своим двухлетним сыном самый безумный разговор в моей жизни. Мы вместе завтракали в гостиной. Мэтью почему-то все время смотрел на кухню. «Что там, папа?» – спросил он.
«Там ничего нет», – ответил я.
Но мой ответ его не удовлетворил.
«Что там?» – настаивал он.
«Чудовище!» – ответил сын, глядя на меня огромными глазами.
Сначала я хотел разубедить его в этом: «Не глупи! На нашей кухне нет никаких чудовищ!» Но потом я сдержался и спросил: «И как оно выглядит?»
«Оно зеленое».
«Оно голодное. Оно ищет печенье, чтобы съесть».
«Нет».
«Тогда скажи, чтобы оно уходило».
«Оно ушло?» – спросил я.
«Оно уехало на машине», – ответил Мэтью.
Все эти истории показывают, как родители использовали наши советы в конкретных ситуациях. А последнее письмо пришло от женщины, которая применяла наши советы на протяжении пятнадцати лет.
Я пишу, чтобы вы знали, что сделали для моего сына – хотя сам он об этом и не догадывается. Начну с самого начала. Первые годы у меня не было с Джеффри никаких проблем. Тревоги появились, когда он пошел в школу. Я заметила, что он одинок. У него почти не было друзей. Но он не выглядел несчастным, да и оценки у него были неплохими. Настоящее беспокойство возникло, когда ему исполнилось тринадцать. Что-то с ним явно было не так. Он стал подавленным и раздражительным. Он начал получать плохие оценки, а я не понимала, что происходит. Мне казалось, что мы постоянно балансируем на грани. Он что-то говорил, я отвечала, он взрывался, кричал и выбегал из комнаты. Я заметила, что он стал выглядеть странно. У него постоянно были расширены зрачки. Мы пошли к педиатру, а потом к окулисту. Они ничего не обнаружили. Наконец, мы отправились к психиатру – и тут меня ждало шокирующее открытие. Джефф принимал наркотики – марихуану, таблетки и прочее. Но еще больше меня обеспокоило то, что психиатр предложил нам пройти курс семейной терапии. Он сказал, что наши выговоры Джефф воспринимает как унижение. Я была удивлена. Меньше всего на свете мне хотелось унижать собственного сына.
А потом произошли два события. Кто-то дал мне вашу книгу. Позвонила моя мать. Она спросила про Джеффа, и я совершила ошибку – сказала ей правду. Она тут же начала меня пилить.
«Ты отвела его к доктору? Он сделал анализ мочи? Как ты нашла этого психиатра? Через Гертруду? Я не доверяю ее суждениям. Не знаю, кого в этом винить. Я просто не понимаю, как такое могло случиться с ребенком, обладающим таким интеллектом и способностями!»
Когда я повесила трубку, то почувствовала себя больной, глупой и бестолковой. А ведь она разговаривала со мной точно так же, как я разговаривала с Джеффом! Неожиданно все то, что я прочитала в вашей книге, обрело смысл. (Я просмотрела вашу книгу по диагонали, подумав, что вы пишете только о маленьких детях.) Я взяла книгу снова и на этот раз прочитала ее внимательно, сосредоточиваясь не на родительских историях, а на языке и навыках.
Постепенно, шаг за шагом, я стала меняться. Каждый раз, когда я отказывалась от прежнего менторского тона и внимательно выслушивала сына, мне казалось, что я открываю новую дверь. Вот простой пример. Он получил плохую оценку по литературе. Раньше я сказала бы: «Это непростительно! Я очень разочарована. Ты – способный мальчик. Эта ошибка лишний раз доказывает, что ты мало занимаешься. Ты не можешь реализовать свой потенциал».
Теперь же я сказала: «Дааа… Ну и что ты думаешь?»
Он пожал плечами. Но потом он признался мне, что эта ошибка его огорчает, а я просто кивнула.
В следующий раз сын получил по литературе четверку. Но я не стала говорить, что горжусь им. Я сказала: «Джефф, ты сумел исправить свою тройку! Уверена, что ты доволен собой».
Самое странное заключалось в том, что вместе с моей речью менялась и моя реальность. Мне действительно было интересно знать, что он думает о своих оценках. И мне действительно было приятно, что он собой доволен.
Даже когда у него что-то не получалось, я всегда искала повод, чтобы похвалить его. Мой муж тоже попытался относиться к сыну так, словно он уже оправдал все наши на-дежды. Мы не знаем точно, когда он бросил наркотики, но однажды мы поняли, что это больше не проблема.
Следующий случай произошел, когда он стал просить нас забрать его из обычной школы и включить в альтернативную программу экстерната. Эта идея мне не понравилась. Отсутствие строгого распорядка, особенно для ребенка с такой сложной историей… Мне казалось, что это неправильно. Я могла заставить его остаться в школе, но муж поддержал сына, и я, хоть и с неохотой, но дала согласие.
И это оказалось лучшим моим поступком!
Джефф просто расцвел. Он редактировал школьную газету, играл в спектаклях, писал стихи, рассказы и т. п. Я никогда не видела его таким счастливым. Мне стало ясно, что вся творческая энергия, которая дремала в нем, вырвалась на волю. И немалая доля в этом принадлежала новой школьной программе и тому, что мы делали дома.