Я поблагодарила Линду и повесила трубку. Что же все это означало? Я была не в силах распутать этот клубок. Но у меня в голове вдруг возникла картинка из тех брошюр, которые вручил мне отец: мусорный бак и ласковые руки, держащие младенца, завернутого в пеленки.
Я вдруг осознала, что это может привести меня к страшным открытиям, и решительно запретила себе даже думать об этом, но одна и та же мысль все равно не давала мне покоя.
— Что-то не так? — спросил меня Джейк с порога. В руках он держал пакеты из китайского ресторана.
— Нет, ничего, — солгала я. — Просто задумалась.
— Еще бы, — произнес он, понимая, что я что-то скрываю.
Я еще не была готова рассказать ему о том, о чем сама не успела поразмыслить.
— Нашла что-то стоящее? — настойчиво обратился он ко мне.
— Нет. Ничего.
Я подошла к столу, на котором он оставил свои пакеты, и начала выгружать еду.
Джейк пошел в кухню, а через секунду вернулся с посудой и салфетками. Я заметила в его руках бутылку белого вина.
— Давай поедим, — пододвигая ко мне стул, произнес он. — Все становится на свои места после хорошей еды и бутылки вина.
Я улыбнулась ему, надеясь, что он окажется прав.
Глава двадцать первая
Оглядываясь назад, я удивляюсь своей наивности. Я знаю, что от нас и не требуется особого анализа событий прошлого, но все же мне кажется, что слишком многое я воспринимала с беспечностью, не задумываясь ни над чем, даже когда у меня возникали вопросы, и никогда не вникала в детали. И мне пришлось дорого заплатить за свое легкомыслие. Но, с другой стороны, разве мы не склонны принимать жизнь такой, как она есть? Разве нам свойственно ставить под сомнение очевидное? Хотя теперь я вижу, что судьба подавала мне знаки. Я всегда подчинялась матери, которая исповедовала философию отрицания: если что-то ее беспокоило, грозило нарушить привычное течение ее жизни, она притворялась, что этой проблемы не существует. Так произошло в случае с Эйсом. И я унаследовала от нее эту черту, сама того не осознавая.
Разве не странно, что я не стала утруждать себя воспоминаниями о последнем вечере, который провела в обществе дяди Макса? Его смерть стала для меня настоящей трагедией, и поэтому события того вечера, когда нам сообщили по телефону об аварии и гибели Макса, моя память старательно стерла.
Был великолепный праздничный вечер накануне Рождества. Выпал снег, и дома и улицы были укрыты белым покрывалом, блестящим от сотен гирлянд (жители города свято соблюдали традицию и не использовали цветные огоньки, отдавая предпочтение обычным). Соседи готовились к празднику заранее, для чего припасали свечи, песок и кувшины из-под молока. Эффект получался волшебным: дорога сияла огоньками свечей. После ужина все высыпали на улицы. Люди прогуливались при свете фонарей после обильной трапезы, приветствовали друг друга и весело болтали. Общая картина производила грандиозное впечатление: даже такая привыкшая к жизни в мегаполисе дама, как я, вынуждена была признать, что в этих традициях есть красота простоты.
Никто, кроме меня, похоже, не заметил, что дядя Макс появился на празднике уже изрядно пьяным. Вернее, может, мои родители и заметили это, но не подали вида. Вы ведь уже поняли, как было принято в нашей семье? И я наконец-то это поняла. Все острые углы тщательно обходились, а неприятные явления игнорировались. Все это приобрело огромные масштабы: любое упоминание запретных тем приводило к тому, что наш дом погружался в тишину или же, наоборот, сотрясался от грандиозного скандала. Неприятности подобны мелкому холодному дождю: они омрачают твою жизнь, но достаточно открыть яркий цветной зонтик отрицания, и ты надежно от них защищен.
Дядя Макс был алкоголиком со стажем. Если бы вы этого не знали, то и не заметили бы легкого пошатывания, небрежности в его голосе, свойственной выпившим людям, и блеска в его глазах. У нас в доме было полно гостей. Отец пригласил молодых коллег из клиники, где он работал, и их жен. Была среди приглашенных и Эсме. Зак тоже оказался в числе гостей. У нас как раз завязывался роман. Хотя он и не таил в себе каких-то сладостных открытий, все же казался мне многообещающим. К нам присоединились соседи. Моя мама лезла из кожи вон, чтобы все было доведено до совершенства. Ее лицо казалось маской сосредоточенности и хмурого внимания среди моря улыбающихся лиц. Она бегала среди гостей, как марионетка, и я помню, что Зак даже спросил: «Что с твоей мамой? Она в порядке?» Я посмотрела на нее. От нее исходило напряжение, словно волна большой ударной силы. Мама постоянно перемещалась из одной комнаты в другую. «Что ты хочешь сказать?» — спросила я Зака, пытаясь перекричать разговоры и праздничные песни. «Она всегда такая», — добавила я. Мама всегда стремилась, чтобы все, чем она занимается, проходило без сучка и задоринки, и любой сбой воспринимался ею как катастрофа, которая грозила обернуться очередным эмоциональным срывом. Но я к этому уже привыкла.
Оглядываясь сейчас на тот вечер, я вспоминаю, что отец старался держаться от мамы как можно дальше. Я помню, как она выругала его за то, что он вытащил блюдо из духовки не специальной варежкой, а обычным кухонным полотенцем. Потом он провинился, когда неправильно засыпал кофе в кофеварку, да и после этого нашлась тысяча мелких причин, чтобы придраться к нему. Она отчитывала его тихо, но в ее голосе прорывалось яростное возмущение. Отец оценил обстановку и решил держаться подальше от линии огня. Моя ненаблюдательность сослужила мне в тот раз хорошую службу: я ничего не замечала и получала удовольствие от праздника.
Макс появился в доме, словно порыв мощного ветра. Он всем улыбался, всех обнимал и одаривал. Я знала, что он всегда делает немыслимо дорогие презенты. На любой вечеринке он был, как магнит, к которому тянуло гостей. Я не знаю, что служило главной тому причиной, его личность или его деньги, а может, взрывная смесь из названных пунктов. Но как только дядя Макс появился в доме, все внимание было обращено на него и всем стало в десять раз веселее. Его громкий голос, его заразительный смех рассыпались в воздухе, как праздничное конфетти. Даже моя мать расслабилась на мгновение, довольная тем, что от нее больше не требуется показное гостеприимство хозяйки.
Мы с Заком уединились в кухне и раскрыли коробку с печеньем, которую кто-то принес моим родителям в подарок. Мы надорвали красный целлофан и выуживали из коробки маленькие печенья, покрытые малиновым джемом и посыпанные сахаром.
— Бог ты мой, твой дядя знает в этом толк, — сказал Зак.
— Ты о чем? — спросила я.
Он посмотрел на меня.
— Я говорю о том, что за час он выпил пять бурбонов.
Я пожала плечами.
— Он крепкий мужчина.
— Да, удивительно, что это на нем не очень сказывается.
Я снова пожала плечами, больше сосредоточенная на печенье, чем на разговоре.
— Макс есть Макс.
Вот так я и ответила, как будто этим все сказано.
