— А что вы думаете насчет его галстука-бабочки? — спрашиваю я.
Она с минуту чирикает на малопонятном языке моды, что-то о чистом силуэте и накрахмаленной цветовой гамме, и тогда я вставляю:
— Ну, для меня это не образец.
Мэг бросает на меня быстрый взгляд, означающий: «Кто бы это говорил». Дело в том, что я надел джинсы и мешковатую трикотажную рубашку «Беркли», надеясь на то, что скоро мы с Лесли останемся в чем мать родила.
— Как бы то ни было, Марки присутствует на моих маленьких суаре, и, может быть, вы с ним могли бы там публично сгладить — уверяю вас, это игра слов — ваши разногласия, касающиеся одежды.
Марк Ларкин посещает салоны Мэг Банч? (Интересно, ее суаре и салоны — это одно и то же?) Я даже не знал о подобных собраниях! Марки, Марки, Марки… кто еще называет его так, кроме этой расфуфыренной клуши? На заседаниях «Ит», на которые меня не приглашают, его тоже зовут Марки?
— Хорошо, Мэг, вы пригласили нас с Лесли, и мы обязательно придем.
— О, пожалуйста, приходите!
Спустя час все расходятся, кроме Викки, которая либо остается у Лесли на ночь, либо слишком косолапа, чтобы без посторонней помощи подняться с дивана. Я помогаю хозяйке убрать бутылки, стаканы, вазочки с чипсами и блюдца с соусом.
— Так, раз нас пригласили, ты назначишь мне свидание? — спрашивает Лесли.
— Конечно, назначу.
— Я уверена, что нас ждет success d’estime.
(Еще одно журнальное выражение — «успех из уважения». Она неправильно его использует, но если я скажу ей об этом сейчас, она разобьет бокал о мою голову.) Лесли весело улыбается и кажется очень хорошенькой… от нее снова пахнет джином.
Викки сидит на диване — парализовало ее, что ли? — отвернувшись от нас, и смотрит по телевизору старый кинофильм. Я пытаюсь дотянуться до руки Лесли, чтобы пощекотать пальцами ее ладонь и потрать с кольцом, за которое брат Викки выложил, наверное, не меньше десяти тысяч зеленых. Мне хочется прижать Лесли к холодильнику и поцеловать…
Но она выдергивает руку, так что я не успеваю даже пощекотать ее ладошку.
— Ты что, плохо себя чувствуешь? — спрашиваю я ее, предполагая, что раз Викки говорит почти неслышно, то, скорее всего, еще и глуха.
— Да. Я плохо себя чувствую.
— Из-за Колина?
— Нет. Я ревную тебя к Айви Купер.
— Понятно.
— Она на самом деле такая хорошенькая.
* * *
После двух правок я отдаю свою положительную рецензию на книгу Марку Ларкину. Роман «Черное и белое, и красное повсюду» — это автобиография постоянно жующего сигару, занесенного во всевозможные черные списки ворчливого сценариста 1930-50-х годов, переспавшего с полусотней известных актрис («Я принес переписанный сценарий в бунгало Вероники Лэйк в среду утром, а уже в четверг ночью — и все последующие ночи — я „засаживал“ ей»). И вот теперь, в возрасте восьмидесяти лет, он решил, что стоит поведать правду (или наплести небылиц, поскольку жертвы не могут подать на него в суд из мира иного).
Обычно мы работаем так: я пишу что-либо сам лично или редактирую что-нибудь; если мой редактор предлагает что-нибудь изменить, я вношу изменения, а затем мы запускаем копию от одного помощника редактора к другому помощнику для того, чтобы, скажем, Лиз Чэннинг или Вилли смогли сделать замечания, указать на ошибки, уплотнить «размытые» места. Это надежная система «защиты от дураков», разработанная для того, чтобы отформатировать любую статью в стандарт «Ит». Затем копия вдет наверх, к людям вроде Бетси, Жаклин и прочим, и к тому времени, когда в ней проверены факты и правописание, она становится герметичной, пыленепроницаемой и очень-очень стандартной статьей.
В один прекрасный день у меня звонит телефон — по звуку сигнала понятно, что это местный звонок, — и я беру трубку.
— Какого дьявола тут происходит? — плюет в трубку мужской голос.
Меня пронзает мысль, что это звонит Колин и собирается вызвать меня на дуэль в Бельгию, где поединки разрешены законом. Но это не Колин.
— Олли? Что произошло?
— Я тебя спросил, какого гребаного черта лысого здесь творится?
— Не понимаю, что ты имеешь в виду. Успокойся.
Он вспомнил, что воспользовался моей постелью, чтобы «сделать» Лиз? Но, минуточку… это я должен быть недоволен.
Мы договариваемся встретиться на лестнице «А», и по дороге туда я разминаю свой нос, а заодно удостоверяюсь, что он еще целый… одного перелома пока вполне достаточно.
Он яростно сжимает в руках страницы копии, скатанные в тугую трубку, — этим можно отбиваться от нападающих собак.
— Ты написал рецензию на «Черное и белое, и красное повсюду»! — кричит он.
— Да… и что?
Почему это его так беспокоит? Может быть, жующий сигары автор оказался его американским родственником… но я же дал роману хороший отзыв!
— Зэки, попробуй объяснить вот это!
Он протягивает мне листки, и проходит несколько секунд, пока я вчитываюсь в заглавие: «ОБЗОР: ЧБ и К ПОВСЮДУ».
Но это не моя рецензия! Только прочитав два предложения, я понимаю, что это не мое — так похож наш стиль. Это рецензия Оливера.
— Ты можешь мне объяснить происходящее? — спрашивает он все еще сердитым голосом.
Но он уже понял по моему полному отвращения стону и задрожавшим в руке листкам, что я тут ни при чем.
— Кто тебе велел писать рецензию? — спрашиваю я.
— Теодор Чертов Рузвельт, вот кто!
— И он тебе ни разу не говорил, что я делаю ту же самую работу?
Оливер качает головой и задает мне тот же самый вопрос. Я отвечаю, что нет, конечно.
— Вот педераст! — Он сминает страницы и швыряет их в большую мусорную корзину.
— Ты давал задание Оливеру Осборну делать рецензию на книгу Джесса Ауэрбаха?
— Да.
Марк Ларкин читает «Экономист»… гора других журналов высится на его столе, ожидая своей очереди.
— Но я получил такое же распоряжение.
— Это была твоя идея, Захарий, так что можешь не обижаться.
— Как это моя идея?
Он смотрит на меня и сообщает, что Регина Тернбул была в восторге от моего предложения, переданного ей Шейлой Стэкхаус, о том, чтобы давать небольшие задания нескольким сотрудникам одновременно для поощрения духа соперничества и придания стимула.
И тогда я вспоминаю, как увидел редактуру книги Итана Колея на столе у Марка Ларкина и подумал, что ему тоже поручили сделать рецензию на эту книгу для «Ит».
— Ты не можешь так поступать с людьми, — говорю я.
— Ну а Регина считает, что это была твоя самая лучшая идея за все время.
