Я невольно перевела взгляд на картину.
– А, подарили, – сказал судья, поняв, куда я смотрю. – Конечно, не Никас Сафронов писал, у нас тут свои умельцы. Но тоже ничего вышло. Водички не желаете? Нет? А я выпью. Жарко у нас.
– Да уж, не представляю, как вы здесь без кондиционера.
– Беда с кондиционерами. Три раза выделяли деньги, и каждый раз воруют.
– Деньги воруют?
– Кондиционеры воруют. Вот только на днях опять унесли.
– Очень сочувствую. А я к вам насчет М.
– А, мошенник!
– Почему же вы М. мошенником называете, если его еще никто не судил?
– Как никто не судил?
– Так суда же не было вроде.
– Как не было?
– Да я не знаю. А был?
– А я откуда знаю?
– Но вы же судья!
– Так и что теперь? Я что, по-вашему, каждым мошенником лично занят?
– Так откуда вы тогда знаете, что М. – мошенник?
– Так все знают. Весь город знает. Украл деньги и сбежал.
– Но ведь судить его будут по делу с забором!
– Не знаю, какой забор. Все знают, что деньги украл.
– А вы его за что судить будете?
– А я судить его буду?
От судьи я вышла уже совсем не в себе. Вся надежда оставалась на следователя. Однако здание без дверей и без окон было неприступным – домофон молчал. Я была ужасно уставшая и очень хотела есть. «Господи, ну пусть уже это все как-нибудь разрешится», – думала я в отчаянии. Рядом в луже играл с машинкой ребенок – чумазый мальчик лет пяти.
– Тетя, а вам в милицию? – вдруг спросил меня он.
– В милицию.
– А я открою.
Тут он подскочил к домофону, набрал пятизначный код, и дверь распахнулась. Я оторопело поблагодарила мальчишку, прошла внутрь и, обойдя здание кругом, не без труда нашла дверь, выкрашенную той же краской, что и стены.
Внутри были тесный предбанник, ряд закрытых кабинетов и лестница на второй этаж.
– Кто здесь? – сверху раздался приглушенный испуганный голос.
– Я журналист. Вас должны были предупредить, – ответила я.
Из кабинета высунулось худое, бледное лицо молодого мужчины.
– Простите, у нас домофон сломан… – сказал он. И вдруг осекся, уставившись на мою шляпу.
– Я могу подняться?
– А… да, конечно, поднимайтесь.
Кабинет следователя представлял собой темную комнату, заставленную столами и заваленную бумагами. Я положила шляпу на какие-то коробки, и с них поднялась пыль.
– Вы прямо как актриса американская, – вдруг тихо сказал следователь.
Я улыбнулась:
– Слушайте, спасите меня, пожалуйста. Я весь день пытаюсь узнать, по какому делу проходит господин М. и какие к нему претензии.
– А. Это я сейчас посмотрю. – Следователь принялся рыться в документах на своем столе. – Что ж вы сразу нам не позвонили?
– Звонила. Но мне раньше говорили, что дело ведет какая-то женщина. И эта женщина очень кричит.
Он кивнул.
– Начальница следственной части. Темпераментная дама.
– У меня тоже такая начальница, – сказала я.
– Очень вам сочувствую.
– И я вам.
Мы тепло переглянулись.
– А вот и дело, – он положил на стол папку. – Ну что ж. Этот ваш М. якобы взял забор в счет уплаты долга у какого-то своего знакомого. А потом хотел оформить в собственность муниципальную землю, на которой стоял забор.
– А обвиняют в чем?
– «Свои преступные действия М. пытался завуалировать под гражданско-правовые», – прочел он.
Мы напряженно помолчали, словно каждый пытался осознать прочитанное. Я с глухим раздражением, которое, впрочем, быстро перешло в усталую грусть, подумала о том, какой путь проделала ради этой фразы.
Следователь достал сигареты. Мы закурили.
– Слушайте, а можно я тоже один вопрос задам? Вы если не хотите, то не отвечайте. Этот М… Он сейчас где?
– В Америке. Сам об этом в Фейсбуке пишет.
На бледных щеках следователя выступили красные пятна.
– У нас Интернета нет, – тихо сказал он.
Я отвела глаза.
Мы снова немного помолчали, пуская в грязный потолок дым.
– Вас куда поселили? – наконец спросил он.
– Гостиница «Мармелад».
– Как! – поразился он – больше, чем моей шляпе, больше, чем местонахождению М., и, может быть, даже больше, чем всему на свете тем августовским днем. – В наш бордель?!
Так правда, прятавшаяся от меня всю поездку, бесстыдно обнажилась в пыльном кабинете замначальника следственной части номер четыре.
Эпилог
Историю о моей поездке в город N на этом можно было бы и закончить. Вернувшись в Москву, я написала сумбурный текст, который совершенно не понравился главному редактору. Его отложили сначала на неделю, потом на две, а затем о нем просто забыли. Но через год М. принялся активно выступать из-за океана. Мне снова пришлось звонить в город N и обновлять информацию. Публикация в конце концов вышла, М. был ужасно зол и долго еще писал мне гадости.
Так вот, повторюсь, на этом можно было бы и закончить.
Но я так делать не стану.
Потому что, может быть, история господина М. на этом и кончилась, а история, которая случилась со мной в городе N, – нет.
– V -
Выбравшись из каморки следователя, я отправилась на набережную и сидела там почти что до темноты – глядя на море и горы. Я понимала, что больше уже ничего не успею выяснить, и чувствовала, что выяснила недостаточно. Но ничего уже не хотелось предпринимать. Хотелось вытряхнуть из головы и М., и Деготя, и всю вереницу чиновничьих лиц и кабинетов, которые продолжали вертеться у меня в мыслях. Хотелось в море. Хотелось в горы. Может быть, даже хотелось все бросить и не работать больше в журнале. А впрочем, больше всего хотелось и дальше быть похожей на актрису в большой шляпе.
У меня зазвонил телефон. Это был Роман.
– Ольга, я вышел еще на одного человека. Через два часа заберу тебя из гостиницы.
– Роман, спасибо вам, но, думаю, на сегодня уже достаточно. Я очень устала, – сказала я.
– Что-то я не слышу в вас журналиста. – Он снова перешел на «вы». – Отдыхайте, через два часа буду у выхода.
К тому моменту, как я добралась до гостиницы, уже совсем стемнело. Обогнув здание отеля со стороны автобусной остановки, я вдруг увидела на одной из стен дома огромный биллборд с полуголой женщиной. Вывеску украшали огоньки, и развратная дама горела в густом южном небе, словно созвездие.
