Кому награды россыпью, а нам всё больше мимо, Но если есть ты, Господи, спаси нас от подрыва. Пускай война подавится, как кляпом, блокпостами, Ментами не рождаются, становятся ментами. …В аэропорту Внуково Платова встретил Шведов на своей шикарной машине.
— Ну, здорово, солдат Киплинга, — обнял он друга. — Как тебе там, несладко пришлось?
— На войне как на войне. Всяко бывало.
— Завтра отметим возвращение?
— Отметим… А как в столицах? Как судебный процесс прошёл? — спросил Платов, глядя на пролетающие мимо пригороды Москвы. Ощущал себя как-то странно без бронежилета, ощерившихся собровцев за спиной.
— Это было нечто. Левицкая же затребовала коллегию из трёх профессиональных судей, чего делать обычно не принято. Судьи это страсть как не любят. Но сначала они к ней даже с некоторой благожелательностью относились. Интеллигентная женщина. Может, правда оговорили её недруги и имеет место грубый полицейский беспредел. Хватило их добрых чувств недели на две. Уже к пятому заседанию они преисполнились праведного негодования. Левицкая отрицала очевидное — но это ладно, её право, хотя, когда нагло чёрное называют белым, это злит. Ну а потом начала всё больше срываться на пафос — обличала рейдеров на антикварном рынке, вдохновляемых лично Эдуардом Кононенко. Обличала правоохранительную систему за продажность. А когда судьи пару раз посоветовали ей быть ближе к делу, выдала коронное — оказывается, и судьи здесь коррупционеры.
— Чего, так и сказала?
— Ну да. В общем, договорилась до десяти лет лишения свободы. И девять муженьку.
— Ему, шестёрке, крутовато нарезали.
— Ты жалеешь того, кто заказал двух человек?
— Не жалею, — покачал головой Платов.
— Ну и правильно. Попутно на судебном заседании отымели Сладковскую.
— Самую честную журналистку России из «Криминальных расследований», — усмехнулся Платов. — Её как притянули?
— Судья просто спросил, откуда она обладает такими сногсшибательным компроматом в отношении потерпевших и сотрудников правоохранительных органов, которым она так щедро делилась в газете. Она заявила, что всё это ей по секрету поведали адвокаты и мать Ирины Левицкой.
— Нормальный такой заход. Новое в журналистике — выдавать версии преступников за настоящую истину.
— Судьи ей намекнули об ответственности за клевету. Сладковская заверещала, что раскаивается, посыпает голову пеплом и будет хорошей девочкой. Но исправилась ненадолго. После приговора не выдержала и разразилась очередной статьёй про дело антикваров. Истеричные причитания: как так, искусствовед сидит в тюрьме и от неё требуют работать в прачечной в женском СИЗО.
— Левицкая в СИЗО в обслуге осталась?
— А то. С такими деньгами на Колыму не пошлют… Но это не конец трагикомедии. После суда была ещё одна серия.
— Кассация?
— Это не кассация, а война миров. Семья Левицких растрясла кубышки. Набрали полтора миллиона евро, и за такую скромную сумму этот сыч прокурорский Руфимов пообещал оправдание во второй инстанции. В общем, в день заседания кассационной инстанции Левицкая мило прощается с сокамерницами — мол, сюда не вернусь. Деньги занесены. Теперь впереди сладкий запах свободы.
— Так и говорила?
— А то… Суд второй инстанции тянется долго. Позавчера всё закончилось…
— Только не говори, что её выпустили.
— Мосгорсуд на три года обоим срок скостил. До семи. Придрались к формальным основаниям.
— То есть полтора миллиона евро не отработали.
— Почему? Всё-таки срок скостили. Семь лет не десять. А там и до условно-досрочного освобождения рукой подать. При таких деньгах-то.
— Ну и хрен с ними. Главное, приговор в силе. Зло наказано. Не зря бились о стенку.
— У тебя какие планы на будущее? — спросил Шведов.
— Начальником отдела обещали назначить. Сперва хотели на воровской. Но сейчас вроде передумали. Мой шеф в замначальники МУРа метит. Я на его место. Так что вскоре третья звезда мне упадёт на погон.
— Отлично, что ты в теме остаёшься, — радостно произнёс Шведов. — У меня новый материал по антиквариату подошёл.
— Опять поддельщики?
— Стоит на этой тематике зависнуть и уже, как с иглы, не слезешь… Два азербайджанца московских, воровские авторитеты, организовали шарашку, нашли художников и гонят на Запад Кандинских и Малевичей. Продали несколько сот полотен. Там даже Клод Моне и Гоген. А Шагалов просто немерено.
— Умом тронуться можно.
— Так что нам будет чем заняться.
— На хорошее дело я всегда согласен, Герман.
— Ну вот и отлично….
* * *
Четыре года пролетели как в тумане. Платов со Шведовым перемещались по должностной лестнице, меняли подразделения. Но страсть к антиквариату не отпускала их. И вместе подняли ещё немало новых дел. Однако и старые давали о себе знать.
Однажды их пригласил в гости Кононенко к себе в офис. И в душе Платова всколыхнулась ностальгия по тем временам, когда они не щадя сил и нервов проталкивали через бюрократические и коррупционные преграды ставшее знаменитым дело антикваров, по которому теперь снято несколько документальных фильмов и которое признано классическим.
Под коньячок хорошо пошли последние новости.
— Ирина вышла полгода назад по УДО, — объявил хозяин кабинета. — Конечно, с нарушениями. Вину не признала, а досрочное освобождение только для раскаявшихся. Но деньги делают всё.
— А доцент? — спросил Шведов.
— С ним смешнее. За него никто не платил. И просидел он дольше жены. Однако написал, что признаёт вину, и его всё же выпустили.
— Ну и ладно, — кивнул Платов.
— Самое смешное не это. Он неделю назад появился у меня, — хмыкнул Кононенко. — И много чего порассказал.
— Чего именно?
— Пока он сидел, к нему приехали адвокаты от Ирины. Сказали, что у Левицких образовалось много долгов. Поэтому необходимо продать его трёхкомнатную квартиру в центре Питера. Ему купят двухкомнатную ближе к окраине. А на разницу отдадут долги.
