Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
– Мой любимый… Мой хороший… Мой лучший…
И все пытался понять, почему она сказала ему с тоской: «Зачем тогда, на Виктория-Луиза-плац, ты побежал на мой крик…» – «Но как же так, маленькая? – удивился Варгасов. – Чего бы я иначе стоил?» Но она промолчала. Так Дима и не понял, что ее тревожило…
Было не меньше одиннадцати, когда из кухни послышался какой-то стук. Раз… Другой… После того как Варгасов, стоявший в дверях с подвернувшимся под руку ломиком, не отреагировал и на третий, откуда-то снизу раздался глухой голос Факта:
– Пауль, откройте, это я, Генрих!
Дима был так изумлен, что не сразу понял, что надо отодвинуть и приподнять квадратик линолеума… Через минуту перед Варгасовым сидел тяжело дышащий Фохт: он с трудом взобрался по почти отвесной лесенке, с трудом пролез в узковатый для его крупной фигуры люк.
Вытерев потное перемазанное лицо, Генрих буднично произнес:
– Одевайтесь. Надо уходить. Этим же путем. Здесь вход в бомбоубежище. – Фохт ткнул пальцем вниз. – Оно соединено с соседним домом, а там уже давно не живут… Бомба попала.
– Но почему вы здесь? Где Мария? – Варгасов еще больше недоумевал.
– Объяснять долго, Пауль. Но если настаиваете, то дело это вот в чем: Мария не придет. Она – агент гестапо. Числится там под Номером четырнадцать. Ну а все остальное – по дороге – Нужно спешить!
«…Некоторое время назад немецкий солдат Карл Фишбах, убитый на советско-германском фронте, писал: “Не одно село пришлось нам выжечь до основания, чтобы уничтожить населенные пункты, где гнездятся эти люди низшего сорта. Нередко приходилось также “убирать” мужское население. Тяжелое ремесло, но против этого отродья надо действовать безоговорочно. Здесь не может быть никакой пощады! Что при этом страдают главным образом невинные, – ну что ж, на то и война…”»
(Из статьи «Некоторые вопросы текущего момента», напечатанной в «Правде» от 27 сентября 1942 г.)
– Документ!
Этого окрика Дима больше всего боялся. Шел, прячась в тень домов, и молил бога, чтоб пронесло, чтоб не нарваться на патруль…
Не вышло.
Солдаты бесцеремонно светили ему в лицо фонариком, а один нетерпеливо протягивал руку за паспортом и ночным пропуском:
– Ну? Быстрее!
Варгасов по-горински стал обхлопывать карманы.
– Черт возьми, оставил дома… Понимаете, друзья, жена у меня заболела! Я выскочил на минутку в аптеку. А нужного лекарства поблизости не оказалось. Хожу вот, ищу… Вы уж извините! Возьмите-ка на пиво… – Дима протянул солдатам приличное количество марок.
Но те, видно, были не в настроении и через несколько минут сдали задержанного дежурному ближайшей комендатуры.
Худосочный фельдфебель, все время морщившийся, будто у него что-то болело, равнодушно записал первые пришедшие на ум Варгасову имя и место работы. Все ведь лишь до проверки. Там сразу станет ясно, что сказанное – липа. Только бы не переправили в гестапо! Надо срочно что-то придумать…
Но Дима не успел собраться с мыслями: фельдфебель вдруг подскочил к нему и резким движением сунул кулаком поддых. Варгасов, хватая ртом воздух, согнулся пополам. Не дав ему прийти в себя, фельдфебель так же молча свалил Диму на пол (откуда только силы взялись в таком хилом теле?) и принялся бить ногами.
«А он может меня изувечить!» – пронеслось в голове Варгасова. И вдруг Дима понял, что должен делать.
– Ой, господин фельдфебель, больше не надо! – закричал он истошным голосом. – Я солгал, вы правы! Я сейчас все расскажу!
Через минуту, выпив воды и вытерев разбитое лицо мокрым платком, Варгасов уже преподносил сразу успокоившемуся и снова впавшему в апатию фельдфебелю свою малопривлекательную историю.
…Родился и вырос он в России, хоть и немец по происхождению. Отца его расстреляли. Семья осталась без средств к существованию, и маленькому Иоганну пришлось воровать.
Как только началась война, угодил в штрафную роту и при первой же возможности перебежал к «противнику». Но сражения, в общем-то, ему не по душе, поэтому дезертировал и, живя по чужим документам, занимался воровством. Несколько часов назад вытащил бумажник у одного рассеянного господина и зарыл его неподалеку от города: в бумажнике было две тысячи марок, пятьсот долларов и какие-то записки на английском.
– Я плохо владею этим языком, но отмечены, как мне кажется, промышленные объекты, – закончил сбивчивый рассказ Дима. – Может, рассеянный господин – шпион?
Фельдфебель не удостоил Варгасова ответом и взялся за трубку телефона. Набрав номер наполовину, он бросил трубку на рычаг и вышел в соседнюю комнату. До Димы донеслись отдельные фразы: фельдфебель докладывал о случившемся начальству, какому-то Гутману.
– Это все, господин майор. Нет, я не очень. Слегка! В состоянии. Конечно, в состоянии. Нет, об этом не говорил. Вот именно! Вы безусловно правы. По-моему, все врет. Хотя всякое бывает… Придете? Ждем вас, господин майор…
«Что это еще за майор на мою голову?» – невесело думал Варгасов, которого заперли в полутемной комнатенке. Удрать не представлялось никакой возможности: по ту сторону двери поставили часового, окна были густо оплетены железом.
«Мд-а-а… Ситуация серьезная! Не такая неожиданная, как в тот день, когда в кухне Таубергов из подпола вылез Генрих Фохт, но тем не менее далеко не оптимистичная. Может быть, как раз из-за своей заурядности…»
Не многим больше года минуло с того вечера, когда, низко пригнувшись, почти вслепую, пробирались они подземными переходами и вышли наконец далеко от домика Марии. А еще через некоторое время сидели в хибарке хромого Роберта, давнего друга Генриха.
– Это гестаповцы его так… – кивнул Фохт на изуродованную ногу Роберта. – Схватили с пачкой нелегального «Внутреннего фронта». Знаете такой журнал?
– Знаю, – кивнул Дима.
– Еле выкрутился парень! Пришлось сменить и документы, и местожительство. В этой развалюхе, Пауль, вас никто не найдет. А паспорт и другие бумаги постараемся достать как можно быстрее. Тогда подумаем о работе, куда выгоднее пойти.
Лежа на жесткой раскладушке в сыроватой комнате Роберта, Дима перебирал в памяти подробности рассказа Фохта.
Генрих сразу же, как только Мария переступила порог его дома и наскоро произнесла все то, что велел передать Дима, понял, что с ней неладно. То ли на девушку подействовал его участливый взгляд, то ли уже не было никаких сил терпеть, но, пряча в сумочку записку для Варгасова, она вдруг так разрыдалась, что ни сам Фохт, ни прибежавшая ему на помощь жена никак не могли успокоить Марию. А когда она выплакалась, то все им рассказала – бледная, обессиленная, где-то на грани бытия и небытия.
…Об отце не коммунисте, а социал-демократе, но противнике Гитлера, арестованном еще в тридцать четвертом.
…Oб умершей у нее на руках от рака матери. Муки ее невозможно передать!
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
