Когда-то давно у меня была такая идея, что, устав ожидать от человечества, Бог – через гениев – подсказывает. Это неплохая мысль. Но есть много лишнего. Вообще весь этот непристойный и бездарный ажиотаж вокруг всех и всяческих звезд, эта лестница в Каннах, вся эта грязная и порочная тусовка блядей и бизнесменов от искусства, – это всего лишь издержки того непреложного факта, что искусство – абсолютно необходимо. Конечно, творится в основном лжеискусство, но так настоятельно необходимо то сокровенное, несомненное, постоянно дополняющее Творение искусство, что все издержки – оправданы. Как и тот факт, что так много людей на свете, в чем очень легко убедиться, если все-таки не прекращать ездить в метро и пользоваться подземными переходами, а если уже не пользоваться – будет слишком много машин – тоже образ ада с примесью фантастики.
С помощью искусства человек обнаруживает божественное, а вот с помощью техники – себя. Ну, в основном, как известно, это – лень. Но никогда еще человеку не удавалось так самовыразиться, как при создании технологии виртуального мира. Вот уж когда он получил возможность выразить именно свой способ проживать жизнь – не в реальности, а в версии. Мы ведь просто не умеем реагировать на всю полноту реальности, не говоря уже о том, чтобы ее учитывать. Даже если кто-то там одарен способностью очень многое вокруг себя видеть, замечать, отмечать, даже, допустим, успевать что-нибудь подумать об увиденном, – все равно это не более осмысленная и продуктивная реакция, чем какое-нибудь подергивание мышцы. Все проходит без последствий. Ведь мы бы увидели, если бы охотно и добросовестно смотрели, – одни несчастья, одно неблагополучие. Первый попавшийся человек уже нуждается в помощи, в скорой помощи, в участии. Первому попавшемуся – пришлось бы посвятить всю жизнь и ее бы не хватило. Но мы скользим курсором мимо всего, имея в виду нечто совершенно иное. Реальность наших мыслей и чувств абсолютно неадекватна «объективной реальности». То есть она поистине – виртуальна.
Сядьте утром хотя бы и не в метро, а в троллейбус, да еще в выходной день. Одно неблагополучие. Мужчины все благоухают вчерашним или уже успели поправиться поутру. Кажется, что все они спали не раздеваясь. Я намеренно не употребляю слово «бомжи». Стараюсь обойтись без него. Женщины – по большей части потерто подтянутые. Не деловые, а деловитые. Устремлены – кто куда. На кладбище, к внуку, к больной одинокой подруге, к рецензенту – отдать диплом… Стоит только взглянуть на окружающих разутыми глазами, и ясно, что не только некому завидовать, но и то, что все угрожающе неблагополучно. Все везут тревогу – или откуда-то, или куда-то. И вот именно эту угрозу и эту тревогу мы призваны – не замечать. То есть, может быть, и замечать, но – игнорировать.
Искусство, даже самое что ни на есть абстрактное, гораздо ближе к истинному бытию, чем повседневная жизнь. Вот мы увидели когда-то «Едоков картофеля» и решили, причем все без исключения, что это ни в коем случае – не про нас, что это такая короста и проказа бедности, которая с нами не может случиться, хотя бы потому, что мы-то парим и не сводим свою жизнь к поеданию картофеля или даже чего-нибудь поинтереснее. Правда, когда уже начинает реально маячить что-нибудь намного интереснее, очень со многими людьми происходят-таки удивительные метаморфозы. Пример тому – наши многочисленные депутаты и министры или даже тележурналисты, которые через полгода пребывания у власти или на экране – округляются и перестают в этом самом экране помещаться. Но ведь это все-таки то, что находится на поверхности. Что за страх в глубине? Какого настоящего неблагополучия мы боимся? (Кроме этого самого недоедания в широком смысле слова, кроме скудности жизни, деформирующей щеки и виски).
Ведь все «с самого начала» были оповещены о сюжете всякой жизни: рождение, становление, расцвет, увядание, смерть. Может выпасть одна или почти все стадии, кроме первой и последней, но направление всегда одно. Все известно. Конечно, благодаря хитроумным законам перспективы, есть почва для иллюзий и грез, но все равно – всем все известно с самого начала. Конец оговорен, обещан и наступает, кстати, очень загодя. Насчет того, что «подкрался незаметно», – это все лукавство.
Да все, что могли бы сделать творческие люди, в конце концов – произойдет само. Со своего двенадцатого этажа я сначала с удивлением, а потом со все большим удовольствием наблюдаю лужу, которая вдруг, хоть и слабо, и отдаленно, – напоминает мне былую «природу». Эта лужа неожиданно попадает в поле моего тоскливого взгляда в окно, она образовалась на плоской асфальтовой крыше белого кубического строения, я даже точно не знаю, что это… – точно, что не трансформаторная будка, ибо значительно больше, и дверь – всего одна и без угрожающих знаков. Какая-нибудь под-станция, одним словом – ЦТП. На крыше высятся еще две небольшие будочки.
И вот можно как в детстве при высокой температуре: то ощущать, что это большая водная гладь с двумя катерами, то – что это два ботинка остались стоять в луже, а сам обоссав-шийся – сгорел от стыда дотла. Как в детстве при температуре: то ты огромный-огромный, то крошечный-крошечный, – такие ритмичные колебания внутреннего «взгляда со сторо-ны» – в такт сердцебиению. Видимо, так выглядит изнутри животное опасение за свою жизнь.
И вот сейчас – тоже как бы опасение за свою жизнь, что она уже и не жизнь вовсе. По поверхности лужи проходит рябь, как настоящая. Вода очень яркая, буро-коричневая. В ней, как и положено, отражается трепетная крона худого высокого деревца.
Боже! Сколько раз за жизнь мы все уже видели. В любом плевке уже можно узнать океан, в любом клочке – небо. В любом лице – измену. Можно вспомнить, вытянуть, как иллюзионист из рукава, – всего сколько угодно, и все будет связано одно с другим. Уже ничего мы не видим впервые. Такой застарелый и пока нескончаемый римейк, уже не имеющий почти ни у кого никакого успеха, в нем уже не заняты не только «звезды», но даже – знакомые лица.
И вот теперь каждое утро я иду к окну посмотреть на свой водоем. Мне кажется даже, что я вижу что-то лежащее на дне, что неплохо было бы суметь разглядеть. Как в детстве. Отвлекаясь от всей убогой и даже страшноватой правды такого вида из окна, я смотрю и смотрю. И там есть, на что смотреть. Зыбь, рябь, чудо отраженного дерева. Несмотря ни на что, несмотря ни на что. Ведь самое невероятное свойство жизни – это то, что она всегда состоит, в сущности, в одном и том же, с детства и до старости, ощущение жизни – это одно и то же чувство, что бы к нему ни примешивалось. И чувство это, как ни странно, сродни все-таки счастью – такая смесь из согласия с устройством мироздания, удовлетворения творением и возможностью испытывать эти ощущения и впечатления – по поводу реальности, но все-таки в отрыве от нее. В любой самой урезанной форме это все доступно не только тем, кто давно не был в метро, но даже тем, кто долго не был в сознании – и вдруг пришел. Ну и так далее.
Свидетельство о смерти
Памяти А.А. Носова.
«Упал! Упал!..»
А. Блок. «Вольные мысли» «Смерть стала чем-то обыденным. Это ненормально, и мы категорически против…»
