— А застежка и стихи, которыми завладел Сиксвульф, — это другие? — спросил Вигхард. — Ты сказала, что Гвид сняла их с тела Этайн.
Тут в покои проскользнула сестра Ательсвит, жестом попросив Фидельму продолжать.
— Брат Сиксвульф страдал некоей болезнью. У него были повадки сороки. Он любил красивые вещицы. Он был уличен и выпорот за попытку украсть их из спальни братьев. Вилфрид велел высечь его березовыми розгами. Несмотря на это, Сиксвульф, должно быть, обшарил спальню монахинь. У него был наметанный глаз на красивые безделушки, и он нашел застежку Этайн среди личных вещей Гвид. Она была завернута в греческое стихотворение под названием «Нападение любви». Он взял и то и другое. Стихи заинтриговали его. Он отыскал их в библиотеке и обнаружил, что это стихи Сафо. Он даже спросил у меня об обычае обмениваться подарками между влюбленными. Я тогда не понимала, к чему он клонит, а потом уже было слишком поздно. Сиксвульф, должно быть, заподозрил Гвид. Узнав же, что Ательнот убит, он решил рассказать все мне. Он нашел меня в трапезной, но рядом были другие сестры. Заботясь о том, чтобы его не поняли, он обратился ко мне по-гречески, чтобы договориться о встрече. Он только забыл, что Гвид, которая сидела так, что могла его слышать, знает греческий лучше, чем он. Это была пагубная ошибка. Гвид пришлось заставить его замолчать.
Она пошла за ним, ударила его по голове, а потом утопила в бочке, удерживая его голову в вине. Но я появилась там слишком скоро, и она не успела обыскать тело. Я так удивилась, обнаружив тело, что поскользнулась и упала с табурета и потеряла сознание. На мой крик в винный погреб пришли Эадульф и сестра Ательсвит. Они отнесли меня в мою келью. Это дало Гвид время вытащить тело Сиксвульфа и, проволочив по проходу до отхожего места на краю утеса, сбросить в море. Сперва, конечно, обыскав.
— Но почему же она не забрала застежку и стихи с тела Сиксвульфа? — осведомилась настоятельница Хильда. — У нее было достаточно времени, пока она вытаскивала тело из бочки и волокла по проходу.
Фидельма криво улыбнулась.
— Сиксвульф следовал последней моде. У него был новомодный мешочек, вшитый в рясу. Туда-то он и положил стихи и застежку. Бедная Гвид не подозревала о существовании этого мешочка. Но ее это и не беспокоило, поскольку она избавилась, как ей казалось, от тела и любых доказательств, которые на нем могли быть, выбросив его в море. Она не знала, что прилив подхватит тело и выбросит на берег недалеко, в гавань, часов через шесть-двенадцать.
— Ты сказала, что сестра Гвид смогла протащить тело Сиксвульфа по подземному ходу до моря. Неужели она действительно так сильна? — спросила Хильда. — И как она, чужеземка, узнала о существовании хода к отхожему месту? Он предназначен только для нашей братии мужского пола, и обычно о нем сообщают только гостям-мужчинам.
— Сестра Ательсвит сказала мне, что для того, чтобы сохранять мужскую скромность в неприкосновенности, сестрам, которые работают на кухне, сообщают о нем, чтобы они случайно не пошли туда. После смерти Этайн сестра Гвид от нечего делать вызвалась работать на кухне.
Старая domina покраснела.
— Это так, — призналась она. — Сестра Гвид пришла и спросила, нельзя ли ей поработать на кухне, пока она здесь. Мне стало жаль ее, и я согласилась. Смотрительница кухонь, очевидно, предупредила ее насчет мужского отхожего места.
— На некоторое время нас отвлекли козни твоего сына Альфрита, — повернулся к Освиу Эадульф. — И на некоторое время мы уклонились с пути, решив, что он, или Торон, или Вульфрик могут быть замешаны в этом деле.
Сестра Фидельма подняла руку, завершая рассказ.
— Вот и все.
Эадульф мрачно улыбнулся.
— Женщина, чью любовь отвергли, подобна реке, которую перегородил затор, — многоводной, мутной, бурлящей, могучей, готовой прорвать любую запруду. Такова Гвид.
Колман вздохнул.
— Публий Сир сказал, что женщина либо любит, либо ненавидит — среднего не дано.
Настоятельница Аббе презрительно рассмеялась:
— Сир был глуп, как большинство мужчин.
Освиу встал.
— Ну что же, понадобилась женщина, чтобы выследить эту злодейку, — заметил он. Потом скривился. — Тем не менее, не будь Гвид столь несдержанна, что у вас было бы? Только косвенные доказательства. Правда, все они сложились в законченный узор, но если бы Гвид упиралась и все отрицала, смогла бы ты убедить ее?
Фидельма улыбнулась.
— Теперь нам уже не узнать, Освиу Нортумбрийский. Однако я и к этому была готова. Много ли ты знаешь об искусстве каллиграфии?
Освиу отрицательно качнул рукой.
— А я изучала это искусство под руководством Кинлан из Кильдара, — продолжала Фидельма. — Опытному взгляду легко заметить особенности почерка писца — начертание букв, завитушек, наклон. Могу свидетельствовать, что эти стихи наверняка были переписаны Гвид.
— В таком случае мы должны быть благодарны тебе, Фидельма из Кильдара, — торжественно возгласил Колман. — Мы очень тебе обязаны.
— Брат Эадульф и я трудились над этим делом как один человек, — смущенно возразила Фидельма. — Это было совместное расследование.
Она коротко улыбнулась Эадульфу.
Эадульф улыбнулся ей в ответ и пожал плечами.
— Сестра Фидельма скромна. Я сделал очень мало.
— Достаточно для того, чтобы я мог сообщить об этом деле синоду, прежде чем объявлю о своем решении сегодня же утром, — решительно заметил Освиу. — Достаточно для того, чтобы слова мои звучали убедительно, когда я попытаюсь развеять подозрения и недоверие, царящие в умах нашей братии.
Он замолчал и грустно рассмеялся.
— Такое ощущение, будто с моих плеч сняли тяжелое бремя, ибо убийство настоятельницы Этайн из Кильдара было совершено не ради Рима или ради Колумбы, но по причине самой низменной — из-за похоти.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
В храме воцарилась необычайная тишина, когда Освиу встал со своего места и окинул взглядом ряды лиц, на которых застыло выжидающее выражение. Сестра Фидельма и брат Эадульф теперь, исполнив данное им поручение, ощущали себя какими-то чужими в этом собрании и, вместо того, чтобы занять свои места на скамьях среди своих, спокойно стояли у боковой двери, глядя на происходящее словно со стороны.
— Я сделал выбор, — заявил Освиу. — На самом деле выбора у меня и не было. Когда все доводы были приведены, вопрос свелся к одному: которая из церквей обладает большей властью — римская или та, что живет по уставу Колумбы?
Послышался недоуменный шепот. Освиу поднял руку, призывая к молчанию.
— Колман ссылается на апостола Иоанна Богослова. Вилфрид ссылается на апостола Петра. Петр, по словам самого Христа, хранитель врат Рая, и у меня нет ни малейшего желания идти против него. Я предпочитаю во всем покорствовать ему — дабы, коль предстану я пред вратами Царства Небесного, он, который, по свидетельству Евангелий, держит ключи, не выпроводил бы меня оттуда, но отомкнул бы врата для меня.
