– Да-а, «писе-ец подкрался незаме-етно», – растягивая слова, произнес Иванов со вздохом, чем несколько обескуражил Берту, ибо подобных фраз за ним раньше не водилось. – Говорил тебе год назад, отпиши квартиру актерской гильдии и живи спокойно. Пришло бы время, похоронили бы по-людски. Так не-ет, это тебе было низко, гордыня не позволила. А теперь что?
– Ладно, не кипятись. Сделаю, что смогу. В память о твоей гениальной игре. Позвони мне завтра после двух. Паспорт, надеюсь, у тебя при себе? Смотри его не потеряй. Переночевать тебе есть где?
И тогда Берта солгала, что есть.
Перед первой своей ночью в интернате она загадала: если ей приснится Георгий, не так все страшно.
По каким-то неподвластным ей ощущениям и косвенным признакам она понимала – это Гранд-опера. Она сидела в партере, по центру третьего ряда, на ней было облегающее джерсовое платье цвета цикламена, маленькие сережки-бусинки с аметистами, любимые темно-сиреневые туфли на невысоких шпильках, с перламутровыми пряжками. Георгий в великолепно сидящей черной тройке и кипенной рубашке вышел на поклоны, ведя за руку дирижера. Вдвоем они подошли к рампе. Балетная труппа за их спинами аплодировала вместе с поднявшимся в единой волне рукоплещущим залом. Счастье разливалось в душе Берты. Счастье и гордость. За его успех, за триумф. Она всегда знала, все будет именно так – это свершится, он достоин. Но к счастью примешивалось беспокойство. Она поймала себя на том, что пытается разглядеть обручальное кольцо на пальце его правой руки. Тут промелькнула мысль, что он мог принять католичество и носить кольцо на левой руке, как большинство европейцев. Она напрягла зрение, но кольца не узрела ни на одной из рук. «Конечно, как я могла подумать о нем такое? Он совершенно не мог. Не мог полюбить кого-то, кроме меня. Вот… вот… сейчас… он опустит глаза и непременно меня увидит, непременно…»
Глава 19. Два разговора
Кирилл обнаружил Алексея в третьем дальнем зале «Солянки». Диджей Дима Японец крутил за пультом медленную композицию «Острова», дань восьмидесятым.
– По какому случаю внезапный сбор? – уточнил Кирилл, садясь за столик.
– По поводу его разрыва с Зосей. – Алексей кивнул в сторону приближающегося к ним от барной стойки Сергея. – Излагай, – выдвинул он для Сергея стул.
– А-а… – сев и поставив на стол рюмки с зеленой мутью «Форреста Гампа», махнул рукой Сергей, – нашла себе пятидесятитрехлетнего козла. Делового бизнесмена. Говорит, все, встречаться больше не будем, не хочу себя компрометировать.
– Ты б ей подкинул вопрос: «Как же трах-тибидох?» – Алексей активно озирался по сторонам в поисках знакомых.
– Да подкинул, а она пафосно так: «У него с потенцией порядок, он йогой занимается». Во-от. Я ее девять с половиной месяцев окучивал, как подорванный, а она мне про йогу теперь втирает.
– Ха-аре Кришна, Кри-ишна Харе, – извиваясь верхней частью тела, пропел в такт «Островам» Алексей. – Слили, значит, тебя, десант. Деньги потянулись к деньгам. Не успел крутануть ее с квартирным вопросом. Понимаю, обидно. С другой стороны, могло и «бэхи», и Мальдивов не быть. Авто, надеюсь, отбирать не станет, не будет мелочиться?
– Надеюсь, – невесело усмехнулся Сергей. – Ты что скажешь, математик?
– Вообще-то, понять ее можно, – пожал плечами Кирилл. – Какие у нее с тобой маячили перспективы?
Сергей промолчал, хмуро уставившись в стол. Алексей первым поднял рюмку:
– Побывал в мажорах, хватит с тебя. С возвращением в ряды беспафосных замоскворецких пацанов.
Они опрокинули по коктейлю.
– Ладно, мужики. – Алексей поднялся. – Не обижайтесь, я домой. У меня с утра встреча с австрийцем, опаздывать нельзя.
– Двигай, трубач, пусть заграница тебе поможет, – кивнул Сергей. – Повторим по «Форресту»? – спросил он у Кирилла, глядя вслед Лехе, который на выходе из зала активно тряс руку какому-то парню с косичкой.
– Можно, – ответил Кирилл.
Сергей снова метнулся к барной стойке, растворился среди желающих выпить. Минут через пять вынырнул из толпы с двумя наполненными рюмками.
– Не забыл, Серый? – Кирилл разглядывал на свет непрозрачную зелень «Форреста».
– О чем?
– Насчет субботы двадцать пятого, бензин я тебе оплачу.
– Пошел ты с оплатой.
Они снова выпили.
– Отвезу, сказал же. Не пойму только, зачем тебе это.
– Обещал Катерине. Она к Берте прикипела. У них дни рождения оказались в один день.
– И что?
– Катерина видит в этом мистический символ. У нее ассоциации с ее умершей бабкой, и не только.
– Что еще?
– Гнетет ее что-то, я вижу. Особенно перемкнуло после того, как у матери в больнице побывала. Что между ними происходит, не понимаю. Отношения странные, вернее сказать, вообще никаких. Отчим Катькин крутое хамло, возможно, из-за него. Она не жалуется, отцовскую диссертацию дописывает, со мной веселая, но глаза тоску выдают. Я инфу не вытягиваю. Есть, видимо, вещи, которыми можно делиться только с женщиной. «Прости Господи» на эту роль не тянет. Берта далеко не худший вариант. Я к ней не ревную.
– А я подумал, волонтерами в Красный Крест пристроились.
– Остряк. Мне что, трудно сделать приятное любимому человеку? Отметить их дни рождения в ресторане? Потом, действительно надо отблагодарить старуху. Где бы мы нашли жилье в центре, без посредников, без залога, да еще за шесть тысяч в месяц.
– Это да. Вот тебе случайная встреча у мусорного контейнера.
– Случайностей не бывает, Серый, что подтверждает усиленный закон больших чисел.
– Вечно ты, математик, во всем усмотришь знаки, фундамент подо все подведешь. Ладно, где кутить собираетесь?
– В «Пушкине» столик заказали.
– Знаю, бывал.
– С Зосей?
– С кем же еще? Ты не больно приглашал. Вообще, согласен, там антураж подходящий. Реально вкусно, мясо жевать не напрягаешься. Если честно, я завидую тебе, Кира. Не в смысле, конечно, «Пушкина» и старой кошелки.
– Тогда в смысле чего?
– В смысле математики и Катерины твоей. Сейчас мало кто горит. Посмотри вокруг. Пустые души, пустые глаза. Они все – ходячие мертвецы.
– Не усугубляй, Серый. Если копнуть глубже, они вполне себе живые, в чем-то даже добрые.
– Да-а, добрые – до первого поворота за угол. Знаешь, чего все они хотят? Мгновенного успеха, признания, славы. Никто из них не хочет пыхтеть, достигая цели, им западло тратить на это годы, разбиваться в лепешку. Все эти хипстеры, лобстеры… хлебом не корми, дай поглумиться над чужим трудом. Думаешь, не знаю, как некоторые из них презирают меня за автосервис? Корчат из себя богемных креативов, свободных художников. А сами дутые пузыри, проедающие родительские бабки. Ничего-о, большинство из них моргнуть не успеют, встанут в ряды тупоголовых яппи, в офисах будут портки протирать. Гарантирую. Потому что никакие на хрен они не художники. Создать собственный качественный продукт – кишка у них лопнет. Ни на что не способные моральные импотенты.
