– Это точно?
– Предварительные данные такие, завтра будет заключение, но девяносто девять процентов за то, что окончательный результат подтвердит предварительный анализ. Ладно, Дэн, мне пора, полно работы.
– Спасибо, Леш.
Но тот уже отключился. Реутов прошел по веранде, не зажигая света. Это он точно должен сказать Соне. Тут уж не отвертишься.
– Что-то случилось? – Она зажгла в кухне свет, и Реутов едва не ослеп после темной веранды. – Ты расстроен.
– Соня.
Реутов понимал, что должен ей сказать.
Это причинит ей боль, он много раз был вынужден говорить людям нечто, что причиняло им боль. Это часть его работы, и он научился отсекать эмоции, иначе нельзя.
Но именно Соне он не хочет причинять боль.
18
Татьяну хоронили ясным утром.
Соня миновала толпу папарацци – как же, хоронят знаменитость! – протиснулась сквозь кучку зевак и вошла в похоронное бюро. Зал для прощания переполнен. Ряды кресел, гроб с телом Татьяны на возвышении, священник и певчие свое дело знают, хоть и выглядят дико в этом цивилизованном зале.
– Спасибо, что пришла. – Мать Татьяны подошла к Соне и коснулась ее руки. – Я… очень хотела, чтобы собрались люди, которые хорошо знали Таню. А вы ведь с детства дружили.
Нет, хотела сказать Соня, мы не дружили. Мы держались вместе, потому что выродки, и всегда это знали, но не дружили, мы даже не знаем, что это значит.
– Мне жаль, тетя Валя. – Соня вздохнула. – Я… не знаю, что еще сказать. Мне очень жаль.
«Мне жаль не Козявку, конечно. – Соня анализирует свои ощущения, пытаясь понять, что же с ней не так. – Мне жаль ее мать, она любила ее, какая бы Танька ни была. Вот если бы моя мать хоронила меня, ей было бы все равно, а Танькина любила ее, несмотря ни на что. Жаль…»
Священник монотонно бубнит свою молитву, певчие стройным хором подпевают, плывет запах ладана и свечей, и все это совершенно не нужно Таньке, это она высмеивала как могла, мещанство, какие-то рамки, все, что обязательно «положено» – она ненавидела и презирала. Не знала, как это сказать, и просто причиняла людям боль, чтобы вырвать их из этих рамок. Получалась только подлость и гадость, и она этого даже не понимала.
«Она была таким же уродом, как и я. – Соня подошла к гробу и взглянула на покойную. Даже после смерти Татьяна была прекрасна. – Наверное, она обрадовалась, если б знала, что я сейчас любуюсь ее лицом. Она всегда что-то пыталась мне доказать, а я не понимала и понимать не хотела».
После разговора с Реутовым Соня замолчала. Ей нужно было подумать, и она выстраивала в своей голове факты, которые вдруг раскрыли ей тех, кого она знала много лет, с совершенно другой стороны. Она перелопатила Интернет в поисках ответов и с ужасом поняла, что симптомы, описанные в научных статьях, у нее есть, и немало. Она психически больна. И, может быть, когда-нибудь превратится в то, во что превратилась ее мать. Думать об этом было невыносимо, решение могло быть только одно.
Таньке повезло, она соскочила с этого поезда, и больше ее уже ничего не волнует. Она где-то очень далеко, а ее забальзамированное тело выставили на всеобщее обозрение, чтобы в последний раз люди увидели, как она была прекрасна.
– Соня…
Дариуш встал рядом, и ее ладонь оказалась в его руке. Когда-то она была готова на все, чтоб вот так постоять рядом с Дариком, ощущая его ладонь. Но это осталось в прошлом. Когда-то Танька показала ей, кто такой Дариуш. И она не верила, все эти годы обвиняя только Таньку. Но вот он, Дариуш, – пустой, ничего не значащий мужик, понятия не имеющий, что ему делать со своей жизнью и судорожно цепляющийся за ее, Сонину, руку.
«Нет, Дарик, я не стану тебе опорой. – Она вытащила из руки Дариуша свою ладонь. – Я не понимаю, зачем мне это могло бы понадобиться».
Больше никто из их компании на похороны не пришел. Маша занята на работе, а Илья с Мишкой по сей день не смогли простить зла, которое причинила им Татьяна. И Соня их отлично понимает.
Певчие затянули какую-то заунывную песню, и Соня решила, что с нее довольно. Не нужно было вообще сюда приходить. Ей не жаль покойную, ей безразлично, кто и почему ее убил, и это ненормально, только она и есть ненормальная. Мутант.
– Соня.
Афанасьев тоже почему-то здесь. Он все время оказывается рядом в последние дни, и это странно.
– Вы здесь, Дмитрий Владимирович?
– Приехал присмотреть за Дариушем, его отец просил. – Афанасьев взял Соню за руку, как маленькую. – Вы на кладбище не поедете, как я понял?
– Нет. Я поеду домой.
Афанасьев кивнул. Лицо Сони, бледное и осунувшееся, тревожило его. Нет, не смерть Татьяны ее расстроила, значит, случилось нечто скверное.
– Я собираюсь послезавтра похоронить Лизу. – Соня растерянно смотрит на толпу, теснящуюся на улице. – Денис сказал, что я могу ее забрать… ну, останки. И я думаю, как мне все это организовать…
– Соня, не надо об этом беспокоиться. – Афанасьев кивнул охране и взял девушку за руку. – Едем домой, твою машину доставят в целости. О похоронах Лизы я распоряжусь, все организуют без тебя. Едем домой, детка, на тебе лица нет.
Он не может больше сдерживаться, но Соня не замечает, что он сорвался и выдал себя, и это тревожит его – на девочке и правда лица нет.
– Да, мне надо домой, там кот. – Соня вздохнула. – Не надо было мне сюда приезжать.
– Софья!
Этот голос она узнала бы всегда. Профессор Огурцова мало изменилась – только поседела окончательно и морщин добавилось, но голос по-прежнему звучный, дикция четкая, а глаза умные и цепкие.
– Добрый день, Лариса Максимовна. – Соня именно эту женщину рада видеть. – Вы прекрасно выглядите.
– Не трать на меня комплименты. – Старуха презрительно фыркнула. – Софья, у меня к тебе просьба. Я бы хотела пожить на твоей даче пару дней. Подвезешь?
– Конечно! – Соня оглянулась на свою машину. – Только я…
– Мой человек доставит машину Сони к ее дому, а она поедет со мной. – Афанасьев улыбнулся. – Я ваш сосед, у меня дом в Научном городке, и если вы окажете мне честь, я готов подвезти вас.
– Надо же, какой шаркун. – Огурцова поморщилась. – Староваты вы, батенька, за Софьей ухаживать. А за предложение благодарствую, с удовольствием воспользуюсь.
Они протиснулись сквозь толпу и оказались на стоянке. Сюда не добрались вездесущие журналисты, потому что охрана плотно оцепила периметр, но Соня слышит щелчки фотокамер, и ей становится не по себе. Понятно, что все эти люди охотятся за знаменитостями, сейчас кое-кто из них мог узнать Афанасьева, и то, что она с ним рядом, может обернуться проблемой.
– Софья, мне нужно с тобой поговорить. – Огурцова рассматривает ее как подопытного кролика. – Синяки под глазами, бледная, плохо спишь. Снова замолчала, как я погляжу. Вряд ли тебя взволновала смерть этого отродья, ни за что не поверю. Эта девчонка всю свою жалкую жизнь только кривлялась перед зеркалом и доставляла людям боль и страдания, больше ее мозгов ни на что не хватило. Но есть вещи, которые я не собираюсь уносить с собой в могилу, и мне нужно передать тебе кое-что и рассказать. Когда и где мы сможем поговорить?
