В шеренге, что тянулась за пределы фотографии, семеро друзей маршировали вместе: Гай Филипс, Салман Хан, Бен и Нэд Кинг, Джеймс Сатклиф, Хьюго Бак, Адам Джонс. А рядом с королевой, хмуро смотревшей на Сатклифа, возвышался Перегрин Во. Судя по выражению лица, он готов был лопнуть от гордости.
– А теперь посмотрите сюда, – сказала Эди.
Она отложила в сторону один лист с фотографией, обведенной красным.
Ночь, в большом белом шатре идет вечеринка. В толпе снуют официанты с бокалами шампанского на подносах. Родители, мальчики, учителя и гости смеются и пьют. Праздник пятого мая удался. В глубине шатра я заметил парня и улыбающуюся девушку, которая стояла вполоборота к фотографу.
– Бен Кинг? – произнес я.
– Нэд, – поправила Эди. – Посмотрите внимательнее. Видите шрамы?
– А девушка?
Рядом с Кингом стояла хорошенькая блондинка, ее волосы были собраны в хвостик. Она отворачивалась, но камера успела поймать тень улыбки. Девушка выбрала слишком не подходящую для такого события одежду – футболку и джинсы.
Рен улыбнулась и покачала головой:
– Не знаю. Может, просто какая-то девчонка. Вы же говорили с Нэдом Кингом?
Я вспомнил вечер в Брайз-Нортон, когда капитан со своим полком отправлялся в Афганистан.
– Тогда убийства только начинались. Мэллори не давил на Кинга, тот ему понравился. – Я посмотрел в лупу на парня и девочку. – Мне тоже.
– С капитаном нужно поговорить еще раз.
– Монти, – сказал я. – А вы ходили в школу только на пятое мая?
Он кивнул и поднялся.
– Еще делал фотографии для документов. Снимал новых директоров, статую Генриха. Это же опора нашего туристического бизнеса. – Он склонился над кофейным столиком, не рискуя встать на колени. – И, конечно, могилу королевских собак.
Он постучал пальцем по старой картонной папке:
– Вот здесь.
В папке лежали глянцевые фотографии восемь на десять сантиметров. Портреты директоров: Авессалома Уайтхеда, занимавшего этот пост сейчас, и тех, кто давно отошел от дел или умер. А еще – снимки собачьей могилы, сделанные в разные времена года и при разной погоде.
Я взял две и сравнил. На одной, черно-белой, надгробие, забрызганное дождем, окружала нестриженая трава. На другой, цветной, было лето, траву аккуратно подстригли, камень блестел, отражая солнечные лучи.
Однако на этом различия не кончались.
– А куда делась надпись? – спросил я и поднял повыше черно-белый снимок.
На камне с летней фотографии она была, а на том, что вымок под дождем, – нет.
Мистер Купер улыбнулся. Эпитафию он помнил наизусть:
– «Братья и сестры, нельзя не сказать: собака способна вам сердце порвать». На старом надгробии этого и быть не могло.
– Почему?
– Да потому что могиле почти пять сотен лет. А стихотворение написал в начале двадцатого века Редьярд Киплинг. Старый камень буквально рассыпался.
– У вас есть другие фотографии? – спросила Эди.
Он усомнился, но все-таки нашел одну – с маленьким желтым бульдозером, стоявшим у треснувшего надгробия. На боку машины хорошо читалась надпись: «В. Дж. Хан и сыновья».
– Сначала никакой надписи там не было, – сказал Монти. – Или, по крайней мере, она начисто стерлась. Пять веков прошло, не забывайте. Но когда надгробие сменили, он решил добавить строчки из Киплинга.
– Кто? – спросила Рен.
– Директор, – ответил мистер Купер, потягивая виски. – Мистер Во сказал, что не хочет оставлять могилу без эпитафии.
Двадцать девять
Пока Эди Рен ела бутерброды с сыром в компании Монти, его жены и золотого ретривера, я поехал в Поттерс-Филд.
Близилась ночь, в школе было тихо, но главные ворота не заперли. Я оставил машину на парковке для персонала. В сумерках на спортивном поле виднелась чья-то фигура. Едва я направился к неизвестному, как вдалеке прогремел выстрел.
Стреляли из крупнокалиберного ружья. Казалось, что звук вобрал собственное эхо; когда оно стихло, я пошел дальше. В темноте здания школы выглядели заброшенными, трудно было поверить, что за их окнами находится целая тысяча душ.
Лен Жуков шагал по траве с чем-то вроде газонокосилки. Только приблизившись, я разглядел, что за стариком тянется длинная белая линия – он обновлял границу поля.
Я окликнул его, поднял руку.
– Не наступите! – предупредил Жуков. – Еще не высохло!
– Помните меня? Я детектив Вулф из Центрального управления.
Я потянулся достать удостоверение, но Лену было на него совершенно плевать:
– Помню, помню.
– Хотел уточнить кое-какие детали для нашего расследования.
Он даже не остановился. Мой голос тонул в шуме машины.
– Осторожней! – бросил Жуков через плечо по старой привычке покрикивать на мальчишек. – Уже темнеет, а я еще не закончил.
Я пересек двор, обогнул часовню и вышел на кладбище. По траве прокатилась волна шорохов. Передо мной проскочила белка и взлетела на дерево. Как раз когда я приблизился к могиле спаниелей, тишину разорвал еще один выстрел.
Я взглянул на эпитафию. «Братья и сестры, нельзя не сказать: собака способна вам сердце порвать».
От времени и сырости слова покрылись мхом. Я услышал за спиной шаркающие шаги и обернулся. По тропинке медленно шел Лен Жуков – решил проверить, что я тут делаю.
– Зачем приехали? – спросил он. – Посторонним в школу нельзя. Нужно предупредить о своем приезде, получить разрешение.
– Я как-то и не подумал, что эпитафии только сто лет, а самой могиле – пятьсот. Значит, надпись сделана в этом веке.
Он скривил губы, точно хотел сказать: и что с того?
– Просто удивляюсь, как я раньше этого не замечал, – продолжил я, будто сам с собой.
Прогремел выстрел.
– Такая уж у меня работа, Лен, – подмечать детали.
Он не сводил с меня глаз.
– А что это за стрельба? По-моему, двенадцатый калибр.
– Больше похоже на четыреста десятый. Вблизи он лучше, для стрельбы из укрытия. Там уничтожают грызунов и всякую мелочь. – Он вытер сведенные артритом кулаки о спецовку, заметил, что я смотрю на его руки, и спрятал их в карманы. – Крыс, кроликов, лисиц.
– Откуда вы, Лен?
Он нахмурился:
– Я вам говорил. Отсюда.
– Я имел в виду, где вы родились?
– В России.
– В России? Наверняка там вас звали по-другому.
– Лев. Почти так же.
