Ни укрыться, ни выпрыгнуть, ни убежать, только искать по курсу спасительную бухту. Наконец — коническая скала, входной ориентир, гладкая поверхность воды словно в деревенском пруду, и сама бухта начинает разворачиваться виток за витком, словно раковина улитки. Выключаю мотор, и сразу слышу рев прибоя на внешнем берегу, но этим нас уже не напугаешь. Пропитанная водой отяжелевшая роба, свинцовая тяжесть в теле, с трудом хватает сил, чтобы поставить палатку и развернуть спальные мешки, а потом провалиться в тяжелое забытье. На то и шторм, чтобы отоспаться с запасом. И, разумеется, использовать нашу вынужденную стоянку на попутный поиск.
Перед выходом в этот маршрут один мой знакомый передал мне перечень поморских стоянок, составленный со слов старейшего и наиболее известного на архипелаге норвежского охотника Хильмара Нойса. Была в этом и перечне и Фарм- хамна. Спустя час я обнаружил сохранившиеся нижние венцы из порядком прогнивших круглых бревен с присутствием красного кирпича, очевидные признаки былой русской постройки Сверх того — глиняные черепки, кусок деревянной ложки, и даже… остатки веника. Кто здесь жил и как долго? Ни намека на присутствие не то что документов, а просто их признаков… Возвращаясь в лагерь, наблюдаю с окрестных скал, как в нашу бухту вплывает тюлень–разведчик кто, мол, такие и зачем? Плывет по–морскому, брассом.
Безысходный серый мрак, изматывающий ветер, промозглая сырость и моросящий дождь в сопровождении непрекращающегося рева прибоя с внешнего берега продолжались четверо суток. Это не помешало Троицкому обследовать морены Эйдема. На четвертые сутки, проснувшись, мы не услышали рева взбесившеюся моря и решили продолжить плавание. Воздух пронизан синей дымкой, настроение одновременно радостное и тревожное, деловито постукивает мотор, редкие пологие волны чуть подернуты сеткой ряби. «Плывем, все бросив за кормой, все дальше бури злобный вой…» Форланнсуннета не узнать, и не верится, что всего несколько суток назад он обращался с нами, словно с мокрыми котятами. Какими прекрасными пейзажами одарила нас на переходе Земля Принца Карла: юры в броне ледников прямо из моря упираются в зенит! Короткие высадки на восточном берегу пролива, чтобы привязать фронты ледников Даля и Оватсмарк. Фронты протяженные, на шлюпке лучше держаться от них подальше: кто знает, когда с них обрушится очередной айсберг, чтобы поднять опасную волну… Между тем как потеряли здесь больше восьми часов, опоздав к шлюпке, оказавшейся на осушке в отлив, учесть на будущее. Поблизости несколько приличных горных ледников, привязка концов которых вместе с положением границ питания может пригодится на будущее при возвращении, но сейчас мы должны спешить.
Наверстывая упущенное, мы снова устремились вперед и уже 12 июля были в английской бухте с ледником Камфортлесс, конец которою также привязали к карте 1936 года. На этом переходе встретили незначительный сулой (необычное волнение, возникающее при взаимодействии разных течений) у Стрелки Сарса, отмеченный нами еще в прошлом году на «Сигналхорне». В нашем случае явление не столько опасное, сколько интересное, причем этот опыт вскоре пригодился в более сложной ситуации. Ню–Олесунн совсем рядом за горным хребтом, на полуострове Брёггер. Четкая связь по рации с Баренцбургом, и голос начальника в эфире преисполнен отеческого достоинства. Сообщает, что намерен вместе с Михалевым прибыть в Ню–Олесунн на «Тайфуне», и в этом случае нас ожидает там совместная работа.
Наша экскурсия к леднику Камфортлесс прошла без приключений, однако с возвращением снова испортилась погода, но несерьезно. Снова садятся облака, ветер из попутного превращается в мордотык. Опасения после фармхамской трепки на этот раз в развитии погоды не оправдались, и мы благополучно достигли французской базы, где в одиночестве пребывал наш коллега Анри Жофрэ, с которым мы познакомились в прошлом году, которого сопровождал ассистент Тони Руж. Вот и все народонаселение французской базы. Однако к вечеру участники французской экспедиции начали подтягиваться, причем мы обнаружили, что в полночь наступает 14 июля, День взятия Бастилии, о чем французы не забыли. В результате вечером мы оказались свидетелями и участниками празднества, достаточно многолюдного, потому что здесь собрались французы не только из полевых отрядов, но и с телеметрической станции ЕСРО (организация Европейской космической программы) в Ню–Олесунне, и скучать никому не пришлось.
Низенький, уже в годах француз, похожий на маленького доброго гнома, приплясывая, вздымал к потолку длинные ножи, на которых красовались утиные головы, и во все горло распевал: «Са ира, са ира…» Это был электронщик с телеметрической станции по имени Моррис. Его друг Пьер Мулэ (в годы войны они вместе сражались на подводных лодках Свободной Франции), широкий, совершенно лысый бретонец, сопровождал вокальное соло своего друга игрой на аккордеоне. Праздник продолжался всю «ночь», большую часть которой заняло исполнение русских и французских песен, помимо «Интернационала» и «Марсельезы». Вот уж не думал, что эти мелодии подходят для подобною застолья! Управляла всем этим шумным искрящимся весельем изящная Аник Моэн, крупный специалист в области морской геоморфологии. Никаких царственных жестов или требовательных взглядов, но все ее пожелания выполнялись, похоже, просто по мановению волшебной палочки Удивительно, как после многочисленных погружений под воду в легководолазном костюме ей удалось сохранить стройность фигуры, после рождения четверых детей. Что ни говорите, а у женщин есть свои секреты…
Праздник праздником, но именно за праздничным столом мы договорились о предстоящих планах и контактах, которые в самые ближайшие дни были воплощены в жизнь. Ню–Олесунн мы покинули без связи со своими, оставив для них лишь короткую записку. Тепло распрощались с французами и отправились навстречу очередным приключениям, причем неприятным.
Испытав нас на подходах к Фармхамне, Арктика решила не повторяться и приготовила для нас кое–что похитрее. Мы вышли при легком волнении в корму и попутном ветерке от ледника Конгсвеген, который я принял за местный с ледника, который обычно заканчивался на расстоянии в несколько километров. Однако спустя примерно час началось непонятное волнение с левого борта от входа в Конгс–фьорд. Пока разобрались, это волнение усилилось настолько, что поворот на обратный курс для возвращения в Ню–Олесунн стал слишком рискованным, нас могло снести на скалы у мыса Гуиссез: оставалось идти только в бухту Эбелтофт. Придумать подобное мог только злодей с опытной фантазией: стык ветров и волнения с двух направлений — местный от ледника Конгсвеген (нам в корму) и общий с океана от входа в Конгс–фьорд, в левый борт… Определенно, мы угодили в самое пекло, причем волнение с океана крепчало, барашков становилось все больше, волны росли, то и дело скрывая горизонт. Вдобавок стало кончаться горючее в бачке, и нам пришлось заправляться на ходу. Троицкий заливал бачок из канистры, а я продолжал отрабатывать румпелем каждую волну, то и дело упираясь им своему напарнику в живот, угрожая свалить его за борт. Временами меня охватывало ощущение «неба в овчинку».
Нам не оставалось ничего другого, как развернуться в пределах того, что позволяла волна, и уходить к известному каждому гляциологу леднику 14 июля, на котором почти тридцать лет назад Х. В. Альман и X. Свердруп впервые опробовали свои балансовые подходы. Разумеется, воспользоваться картами в создавшемся положении нечего было и думать, поскольку все внимание уходило на управление шлюпкой, и выручала только хорошая проработка маршрута, позволявшая держать необходимую информацию в памяти. Подходящую лагуну, спасительную для нас, я отметил про себя у южного, левого участка фронта, перед которым нам предстояло пройти. Оставалось только уповать, что столь знаменитый ледник не обрушит на своих почитателей солидного айсберга…
