Зак подходит и целует меня. Я его ненавижу. Я его люблю.
Потом он закрывает мне рот ладонью.
– А теперь все-таки замолчи и загадай желание.
– Ммм?
– Звезда упала. Но ты так растрещалась, что не заметила. Давай, загадывай.
У меня зажат рот, и слезы текут рекой. Целое желание? Одно-единственное? Да без проблем. И нет, не насчет моей ноги.
Он словно слышит эти мысли, потому что внезапно опускает руку. Он так близко, что я вижу в его глазах испуг. Как жаль, что я не могу поменяться с ним местами.
Он говорит:
– Я не хочу снова валяться взаперти в палате.
– Понимаю.
– И не хочу смотреть, как маму снова обнадежили, а потом…
– Она у тебя сильная.
– А если ничего не получится, что тогда?
– Тогда попробуешь снова.
– И сколько раз? Сколько курсов понадобится?
– Я не знаю.
– Я хочу обычной жизни.
– Она у тебя есть. Болезнь, здоровье – то и другое обычная жизнь. Ты пока еще живой настоящий Зак. Девять из десяти.
– Девять?
– Ну да. Я бы поставила десятку, но от тебя плохо пахнет. Ты сколько дней не снимал эту пижаму?
– Мне не страшно умирать, – говорит он.
Я сжимаю его руки.
– Знаю. Но когда страшно – это тоже нормально.
– Мне даже не то чтобы не страшно. Я просто дико злюсь. В этом мире можно делать разные штуки – рожать детей, сажать лес. Я не сделал вообще ничего. И о чем все это было тогда, если я просто умру, сделав кучу родных несчастными?
– Родные хотят, чтобы ты решился на еще один курс.
– Они сами этого не выдержат.
– Они сильнее, чем ты думаешь.
– А ты?
Черт, подловил. Я быстро вытираю слезы и демонстрирую бицепс. После долгих недель на костылях он довольно крепкий.
– Впечатляет, да.
Я удерживаю равновесие, держась за его плечи, и вижу, что он жутко устал. Что провалиться назад в пустоту – легче легкого. Но я буду рядом и его не отпущу, как он не отпускал меня. Может, я просто эгоистка, которой хочется, чтобы он был рядом. Но чем это плохо?
– Видишь, я теперь как Халк, – комментирую я свой бицепс.
– Временами зеленеешь и все крушишь?
– Это тоже. Но еще я сильная. А ты? Меня б не помешало подбросить к дому Бекки.
– Зачем?
– Не уверена, что проскачу всю дорогу на одной ноге.
Зак чертыхается и качает головой. У него такие серые глаза. Я утомила его – все утомило его, – но я держусь за его плечи и не отпускаю.
Он говорит:
– У меня что, есть выбор?
Я мотаю головой в ответ.
Зак поворачивается и приседает, чтобы мне было удобнее за него схватиться. Я обвиваю руками его шею и загадываю второе желание.
Эпилог
За стенкой новичок. Нина жизнерадостным тоном стюардессы рассказывает правила проживания. Как будто такие полеты бывают без осложнений.
Не бывают.
Будет турбулентность. Незапланированные пересадки. Плохая еда. Нехватка кислорода, тошнота, даже паника.
Но если новичку повезет, ему не придется переживать это в одиночестве.
Судя по голосу, там мужчина за пятьдесят. Он задает вопросы. Позже он остается один, и я слышу как он выдвигает ящик тумбочки. Раскладывает вещи. Принимает душ. Щелкает каналами.
Мне хочется сказать ему, что куриный шницель по вторникам ужасен. Что когда будет тошнить, «Сайнфелд» – единственное, от чего не мутит сильнее.
Мама сидит рядом в розовом кресле, листает журнал.
– Полудрагоценный камень, шесть букв?
– Бирюза, – выкрикивает стоящая в дверях Мия, опережая меня.
Они вообще договорились сидеть со мной по очереди. Неделю – мама, неделю – Мия. Хотя это давно не обязательно: мне восемнадцать, я не нуждаюсь в няньке. В общем, они пересекаются между сменами. Мия каждый раз приезжает пораньше, а мама каждый раз уезжает неохотно.
– Сходи, поздоровайся с новеньким, – говорю я маме, и она с готовностью откладывает ручку.
– Думаешь, надо, да?
– Конечно.
– А что, я бы выпила чаю…
Нина заходит проверить капельницу, но в итоге зависает рядом с Мией, которая штудирует учебник по сестринскому делу. Строчит конспекты, когда я сплю. Она поступила в универ по спецпрограмме, так что удержаться нелегко. Нина помогает ей так увлеченно, что иногда забывает, что я тоже в палате.
Завтра я стану кем-то новым. Не знаю, кем на этот раз – ребенком, взрослым? Родом из Бандаберга или Бельгии? Я также не знаю, приживется костный мозг или нет. Нужно будет заново делать все прививки. В общем, завтра в мир родится где-то 400 000 детей. Пятеро в секунду, если округлить. Разные дети начнут завтра новую жизнь в разных местах и обстоятельствах. Совсем как я.
Ночью мы смотрим высадку «Кьюриосити». Робот размером с небольшой внедорожник отделяется от космического аппарата НАСА и катится по поверхности Марса. Ученые Земли ликуют. Уже поступают какие-то данные про газы, влажность, минералы. Наука зондирует, буравит неизвестность. Ищет жизнь.
Это как-то обнадеживает. Если можно запустить робота за 560 миллионов километров от Земли, то когда-нибудь можно будет вылечить мои лейкоциты. Уже проверяют всякие гипотезы. Идут испытания лекарств.
По ночам я не включаю айпад, потому что Мия спит рядом, в розовом кресле. Когда мне кажется, что я вот-вот соскользну в пустоту, она ловит меня и не отпускает. У нее такие теплые руки. И клевые ноги. Новый протез круче стекловолоконного, который она показала мне той ночью. У этого гнется стопа, а оболочка – из силикона, который на ощупь почти как кожа. Теперь Мия может бегать, прыгать и танцевать. И водить машину. Все, что захочет.
Я же не дурак – тратить желание на поездку в Диснейленд. Бывают вещи, которые можно купить, а бывают вещи бесценные. Это когда твердо стоишь на двух ногах, и не больно. Я попросил фонд сделать ей первоклассный протез на заказ.
Мне важно, чтобы она улыбалась. Важно слышать, как она смеется. Важно спорить с ней, но не ссориться. Как-то так выходит, что когда мы вместе, то никто не валится в пропасть и не падает с ног. Понятно, что гарантий нет. Но есть удивительная Мия, десять из десяти. И есть я, самый везучий на свете.
