Часы Сергея показывали пять пополудни. Здесь это было самое знойное время. Переносить жару россиянам было тяжело, потому что они не запаслись в дорогу питьем.
— Скоро аул? — спросил Сергей, разлепив сухие губы.
— Мы в аул не пойдем, — сказал Реджеп. — Время много. Я еще хочу дотемна немного в горы походить. Сразу ущелье пойдем.
— Пить охота, — не вытерпел Шурик.
— Пить? — переспросил Реджеп. — Вон как раз яшули сидит.
Они притормозили у автобусной остановки. Единственным человеком в ее тени был седобородый старик в огромной бараньей шапке и зеленоватом халате. Он сидел на стульчике и торговал чем-то из большого, укрытого войлоком термоса.
— Няме сатьян, яшули? — обратился к нему Реджеп.
— Чал, — сказал старик.
— Вам повезло, — сказал своим гостям Реджеп и попросил по-туркменски три стакана.
Несмотря на жажду, в Сергее шевельнулась брезгливость, но тут старик достал из кулька стопку одноразовых стаканов.
Он налил им из термоса беловатый холодный напиток. Напиток оказался кислым и резким, как шампанское.
— Нравится? — спросил Реджеп.
— Ништяк, — простонал Шурик с прикрытыми глазами.
Реджеп сказал что-то старику, и тот с улыбкой закивал.
Реджеп не позволил им достать деньги, расплатился со стариком, и они поехали дальше.
— Надо было по третьему долбануть, — сказал Шурик.
— Опять пить хочешь? — удивился Реджеп. — Такой быть не может!
— Нет, не хочу, — сказал Шурик. — Просто на всякий случай.
— Еще три часа пить не захочешь, — сказал Реджеп. — Это же чал. Из бурблюжий молока делают. Мало пьешь, потом долго пить не хочешь.
Они ехали по шоссе еще километров пять, а потом свернули на грунтовую дорогу, ведущую к горам.
Они ехали быстро, но горы росли слишком медленно. Выяснилось, что до них по крайней мере еще километров двадцать. А со стороны уже казалось — рукой подать.
— Значит, Виталик деньги забыл? — спросил Реджеп.
— Не то чтобы забыл, — с готовностью стал объяснять Сергей. — Просто его должны были встретить из нашей фирмы и не встретили. У того, кто не встретил, родственник умер в Москве, и тот срочно уехал. Виталик приехал сюда — ни связей для работы, ни денег. Он с Рамазаном еще в Москве познакомился. Рамазан предложил его приютить. Виталик перед этим позвонил в Москву и назвал нам адрес Рамазана. Вот так вот получилось.
— Хорошо, что так получился, — сказал Реджеп. — Я хотел сказать, что вы наши места посмотрите. Пески тоже надо смотреть. Только там не каждый понимает, что красиво. А горы сразу видно.
— Что, охота у вас тут хорошая? — спросил Шурик, чтобы увести разговор от скользкой темы про Виталика с Рамазаном.
— Охота есть, — сказал Реджеп. — Зимой зайцев бьем. Даже до Казахстана за зайцами ездим. Русские ребята ездят в Теджен. Там в камышах дикий кабан есть. Рыбалка хорошая. Вообще, много что есть. Дикобраз, кяклик… это куропатка такой. Потом архары, джейраны. Прошлый год я убивал этот… cap по-нашему. Сейчас вспомню… Гиена, да. Один яшули, старик то есть, просил гиена убить. Он к нему ночью ходил в сарай.
— Змей много? — спросил Шурик.
— Змей навалом вообще, — сказал Реджеп. —
В горах ночевать будем — осторожно надо быть. Тувалет пойдешь — может укусить.
Впереди замаячил предгорный аул: десятка три дворов с одноэтажными домиками.
— Этот аул я всех ребят знаю, — сказал Реджеп. — Назад будем ехать завтра, зайдем в гости. Тут моего друга Курта родственники живут, потом ишан живет.
— Ишан? — переспросил Сергей.
— Ну, это как… уважаемый человек. У него такой весь род. Они из Мекка пришли раньше, понимаешь?
Сергей солгал, что понимает.
Горы оказались в двух километрах от маленького аула. У врат ущелья было жарко, как в духовке. К подножию скалы лепился кубик плоской хижины из оштукатуренного камня. Рядом стоял мотоцикл с люлькой, и неподалеку паслись два ишака.
— Вай-во! Ишан Тагы тут! — воскликнул Реджеп. — Давайте зайдем.
Сергей с Шуриком досадливо переглянулись, а потом пошли за Реджепом в домик ишана.
В темноватом помещении они увидели троих немолодых туркмен. Двое были с бритыми лицами и в кепках, а бородатый ишан носил тюбетейку.
Сергей и Шурик по примеру Реджепа поздоровались со стариками почтительно, обеими руками. Затем все трое сели на пол, и хозяин налил им зеленого чая.
Один из стариков рассказывал степенно и одновременно с азартом о недавней охоте. Сергей и Шурик млели от жары и непонятной, как магические заклинания, туркменской речи, в которую между тем причудливо вплетались русские слова.
Рассказчик, носатый человек в клетчатой рубахе, держал пиалу на поднятых к лицу пальцах левой руки, а правой рукой скупо и внушительно жестикулировал:
— …Оглан дийди: «Аны теке гелья!» Мен — бу-бум! Онун юмурта гитти!
— Вай-во! — удивился ишан. — Сапсим гит-тикми?
— Сапсим, ишан Тагы! — подтвердил рассказчик.
— Он говорит, — стал переводить Реджеп, — что был на охоте. Его сын горный баран увидел и крикнул. Он в баран стрелял. Сначала яйцо ему попал. Яйца совсем отпали.
— Ишь ты, — вежливо промолвил Сергей.
А Шурик вдруг поставил пиалу на пол и пья-новатыми движениями метнулся на улицу.
— Няме болды? — полюбопытствовал безмолвный прежде старик.
Реджеп и Сергей вышли наружу и увидели, как Шурик сидит на корточках в куцей тени от домика и обмахивается сорванной с себя футболкой.
— Что случилься? — спросил Реджеп.
— Жара… не могу, — выдохнул Шурик.
Реджеп ушел в дом. Он вернулся оттуда с кружкой воды и вылил ее Шурику на темя. Потом сказал:
— Сейчас надо шапка ему надеть. И чай немножко посолить.
Глава 40
Виталий проснулся от стука, который и породил кошмар. Это был глухой нечастый стук. От него, казалось, вздрагивала земля.
Виталий откинул с лица одеяло и увидел, как Данатар ломает кривые бревна саксаула: он хватал одно бревно обеими руками и наотмашь ударял о другое бревно. Очень твердый, но хрупкий саксаул разваливался на большие куски.
Сон Виталия трудно было назвать настоящим сном. Было так жарко, что непривычный человек не мог бы спать. Однако жара одновременно расслабляла, и спать хотелось. После наблюдений за одеждой туркмен он понял, что температура собственного тела ниже внешней температуры. Тогда он укрылся одеялом и впал в знойное забытье. Даже сновидения были связаны с жарой: все были в оранжево-красных тонах. В последнем сне неистовые чертенята жарили, как пескарей, грешников. Грешники вопили по-рыбьи беззвучно, только страшно разевали рты. Зато их глаза от нагрева лопались со звуком ударяющихся друг о друга бревен саксаула.
