Она и вправду оказалась умницей…
— Эту квартиру арендует моя фирма, — объяснил он, когда автомобиль остановился в уютном московском переулке, возле полностью перепланированного и отделанного по евростандартам старинного дома.
— И это будет что-то вроде твоей «служебной жиплощади»…
Набрав код, он открыл массивную дверь подъезда, и они стали подниматься по лестнице…
Рука легко скользила по лакированным перилам, на лестничных площадках стояли цветы…
— Ты будешь здесь пока жить, а потом разберемся.
Он распахнул дверь в квартиру и вручил Маргарите ключ.
— Располагайся. И не робей… будешь теперь работать на меня также и здесь. Ты еще увидишь, как все будет хорошо…
…Теплые душистые губы… Самовольцев все чаще ловил себя на том, что думает только о новенькой… Когда уходил от нее, хотелось как можно дольше сохранить ее запах, тепло ее кожи…
Поцелуи, как сон успокоительный… Она умела творить чудеса.
И Самовольцев оставил все деньги ей. Поскольку выбраться из страны он мог только пустым. Его кредиторы знали, что деньги остались в России, и это ослабляло пыл преследования. Занимались больше поисками капитала, чем его самого.
Теперь, налюбовавшись из окна с крахмальными пышными занавесками на полосатый балтийский зад своей хозяйки, Максим напился черного душистого кофе с густыми сливками и стал собираться.
— Фрау Вероника! — позвал он свою хозяйку, появляясь на крыльце. Издавна онемеченные обитатели суверенного ныне, а недавно еще советского острова обожали такое обращение: «фрау», «фроляйн»…
И Максим с успехом использовал этот прием, эксплуатируя невинное тщеславие туземного населения.
Фрау оторвалась от мытья молочной фляги, разогнулась, потирая необъятную поясницу, и расплылась в улыбке. Это был хороший знак. Как все северные люди, редко видящие солнце (и вследствие этого страдающие пониженным содержанием серотонина — вещества, стимулирующего жизнелюбие, — в крови), фрау Вероника умела быть нелюдимой, неразговорчивой и упрямой, как ее собственные коровы. Если ей не угодить, она сделает вид, что не слышит, не понимает, тем более по-русски.
Благодарно ловя отблеск этой улыбки на лоснящейся физиономии своей фрау, Максим поднял руку в приветственном жесте. «Яволь, майн херц! Да здравствуете вы и ваши славные коровы… этот треклятый остров и свекольное, припорошенное снегом поле…»
Это был внутренний монолог.
— Самолет сегодня не запаздывает? — поинтересовался он вслух.
— Прилетать! — проинформировала его фрау.
Это означало, что погода летная, с керосином все в порядке, и маленький восьмиместный самолет, курсирующий между островом и континентом, сегодня прилетит. Это была главная утренняя информация, распространявшаяся из стеклянной диспетчерской будки возле летного поля по беспроволочному телеграфу — из уст в уста — среди населения острова. Не считая рыболовецких судов в путину, это была единственная возможность попасть на остров. И все, кто ждал гостей или хотел улететь этим самолетом в город Р., отправлялись к двенадцати двадцати на летное поле.
Для Максима Самовольцева это был ежедневный неукоснительный ритуал. Каждый день он аккуратно отправлялся на летное поле к двенадцати, к прибытию самолета, чтобы посмотреть из безопасного отдаления, кто прилетел. Все на острове друг друга знали в лицо, и любой человек, выходящий из самолетика, был на виду. Но запланированного, долгожданного визита не случилось и сегодня.
Понаблюдав из палисадничка возле диспетчерской, как летчики передают встречающим прибывшие с оказией пакеты и мешки, и не отметив среди прибывших ни одного неизвестного, Самовольцев посидел еще немного на скамейке в размышлениях о своем будущем и отправился восвояси. Предстоящие сутки, до следующего рейса этого кукурузника, он мог предаваться надежде на Маргаритино скорое прибытие.
Рита, наконец-то, объявилась… Позвонила. Марина невероятно обрадовалась ее голосу в телефонной трубке.
— Ну, наконец-то! Сколько можно путешествовать?! Здесь такое творится!
— Что-нибудь случилось? — Голос у Риты стал по-матерински обеспокоенным. Она с давних пор считала своим долгом присматривать за Мариной, как за малым дитятей.
— А то! Еще как случилось… Помнишь того менеджера?
— Менеджера?.. Погоди! У меня молоко убегает… — Рита не дала ей договорить. — Давай встретимся в клубе… Что мы все по телефону…
— В двенадцать?
— Договорились.
— Ну кто так плавает?! — Марина вынырнула из бирюзовой воды бассейна рядом с Ритой: — Шлеп, шлеп… как пенсионерка. Плавать нужно исключительно в темпе и спортивным стилем. Только так можно поддерживать форму. Иначе — бессмысленно…
— Тише едешь, дальше будешь.
— Фу, пенсионерка ты моя… Где была?! Уехала и пропала!
— В Венеции, малютка-надсмотрщик. Хотела пожить недельку одна, полюбоваться на восходы… Маленькая гостиница, что важно, в центре Венеции, а не на окраине… Знаешь, наши-то турагентства любят селить в пригороде… Так, что в саму Венецию попадаешь только днем, и ни тебе восходов, ни тебе закатов… А я уж расстаралась: семьдесят четыре доллара в сутки, скромно, тихо, степенно…
— Понятно… опять с лирическим уклоном… «Я был разбужен спозаранку щелчком оконного стекла…»
— «…Размокшей каменной баранкой в воде Венеция плыла…» Все верно.
— Ты знаешь, я влюбилась!
— Как это?
— Что за вопрос! Просто влюбилась. Или ты уже и представить не можешь, «как это» бывает?!
Рита аккуратно смахнула с ресниц брызги:
— Это не воображение?
— Рита! У меня впервые в жизни, кажется, настоящее… Ну ты же его помнишь? Тот менеджер, американец… Их фирма строит гостиницу в Москве.
— Хорош — ничего не скажешь!
Несмотря на шутливость тона, Марина почувствовала, что Рита очень внимательно на нее смотрит:
— У тебя это правда серьезно?
Марина хотела отшутиться, но отчего-то вдруг не смогла.
— Кажется, очень, — помолчав, ответила она.
— А как же Волков? Неужели тебе даже не хочется с ним расплатиться?
— Оставь… Наверное, это жизнь… Вчера было важно одно — сегодня другое…
— А завтра?
— Не знаю… Мне хотелось бы, чтобы так, как сейчас, было всегда. Джон сделал мне предложение, и я уже сказала ему, что согласна стать его женой.
— Но то, что было с тобой вчера, то, другое… Ты даже не хочешь об этом вспоминать?
— Не хочу…
— Ну что ж… Попробуй забудь, если сможешь…
— Попробую. Кстати, ты знаешь, что мою Аню Светлову тут чуть не ухондокали?
