– Он был ужасно толстый, этот Тряссо Хаппонен, – говорила Тертту изумленному кавалеру. – Тупой, грубый, и от него дурно пахло.
– Не понимаю тебя, Тертту, – пожимал в таких случаях плечами или делал удивленные, как у Ориокки, глаза всяк, кто пытался ухаживать за Тертту.
– А еще он был ужасным занудой и жадиной, как и все буржуи, – форсировала эпатаж Тертту. – Он решил на мне сэкономить и купил воды вместо пива. После этого все богатеи стали мне омерзительны. В их обществе я не раз ловила себя на мысли, что если бы я умирала от голода, а истощение заставило бы меня совокупляться за кусок хлеба, то я и тогда бы не легла ни под кого из Хаппоненов. Лучше уж простой мужичок, чем грязный буржуин.
Но тот, кто хорошо знал Тертту, не удивлялся этим ее историям. Потому что Тертту – бывалый тертый товарищ и вместе с Антти и Ахтти состоит в радикальной группировке экотеррористов. И по парку она бегала не просто так, а ради конспирации. Вместе с Антти и Ахтти она готовилась к новым акциям. Об этом в Нижнем Хуторе знали почти все. А кто не знал, тот догадывался.
Нельзя сказать, что у Тертту, Антти и Ахтти был одинаковый взгляд на всё. Иногда у них возникали серьезные идеологические споры.
– Секс, – поучал Антти, – отвлекает от революции. Поэтому мы не должны ни говорить о нем, ни думать.
– Вот-вот, – соглашалась Тертту. – Секс – всего лишь естественная потребность, которую нужно удовлетворять быстро, не задумываясь особо.
Такие речи несколько успокаивали разгоряченное воображение Ахтти и не давали расстроиться вконец, когда он видел Тертту, выходящую из театра или ресторана под ручку с очередным мужчиной, которому она, ясно, как раз рассказывала о дефлорации. Ненависть Тертту ко всему буржуазному давала добродушному толстячку Ахтти надежду, что однажды Тертту отдастся ему из соображений классовой солидарности. Сам Ахтти уже давно считал себя совершенно никчемным человеком. Он только и мог, что восхищаться другими, сам же был ни на что не способен. Он и к экотеррористам примкнул из-за того, что восхищался целеустремленным Антти и мечтал хоть чем-то походить на него.
9
А еще Ахтти мечтал быть похожим хоть на кого-нибудь, обладающего приличной профессией и способного прокормить семью. Например, на дантиста Цикариеса или на пекаря Пекку, на фотографа Фотти или прораба Киркки. На худой конец, на садовника Кустаа, которого власти наняли, чтобы сделать из города с парком город-сад. Теперь опытный садовод Кустаа ходил от одной кроны к другой с переносной лестницей и инструментами: секатором и пилой. Каждый толковый садовод время от времени прореживает свой сад. Это нужно не только яблоням, но и тополям. А со стремянки далеко все видать. Но даже у садовника Кустаа помутнело в глазах, когда он увидел, как строители выкорчевывают на окраине «Дубков» маленькие липки и спиливают могучие дубы.
– Вы что?! – возмутился садовник. – Зачем?! Ведь дерево – оно живое и беззащитное! Прежде чем срубать дерево в священной роще, нужно хорошенько подумать. Не станете же вы бездумно отрезать себе руку или ногу!
– Как же так? – не понимали Конди и Нера. – Город – зона страшной экологической нагрузки, здесь каждое дерево на вес золота.
– Да как они посмели покуситься на деревья священной рощи?! – не находила себе места старуха Рухья. – Это же наши родовые деревья на месте старого кладбища!
– Вырубка на склонах может повлечь серьезные последствия, потому что деревья и кустарники берегут город от оползней, – заметил Эркки.
– Все мы полетим в тартарары, – добавил вожатый трамвая Риксо. – Потому что дорога под склон – это всегда угроза.
– Свежее, живое… – Горле взяла в горсть свежие опилки. – Никакой трухи в сердцевине. Сильное и могучее. А его вот убили.
Горле закашлялась, будто опилки попали ей в горло. А старик Юххо лишь с горечью покачал головой, подошел к гигантскому пню и молча уселся на желтый пахучий срез.
– Их спиливают не по моей прихоти, – вяло оправдывался прораб Киркки, – а по проекту. Ведь эти деревья неизлечимо больны.
– А вот и нет! Те деревья, которые вы корчуете, по местным меркам вполне здоровы! – Кустаа нервно рассмеялся в лицо прорабу. Когда опытному садовнику в лицо врут насчет деревьев, он кривится в саркастической улыбке. Сам-то Кустаа хорошо знает, что в городе все деревья в той или иной мере больны, потому что берут на себя немощи людей.
– Их спиливают, – отбрыкивался Киркки, – чтобы построить крупнейший в городе торгово-развлекательный комплекс, от которого вам же будет польза. Там будут и карусели, и аттракционы, и кафетерии, и рестораны.
– Как можно терпеть, что вековые дубы спилили под деревянные помосты для аттракционов и летних кафе?! – возмущались горожане. – Как можно, чтобы в старинном парке, куда мы носим священную еду, были заведения с пошлыми танцульками?
– А то, что мы сейчас строим, будет крупнейшей парковкой, – поспешил успокоить всех прораб. – А сам Центр будет построен чуть глубже, в самом парке. Но вы не переживайте. В Центре запланированы оранжереи. Там будут расти и плодоносить южные абрикосы, апельсины, каштаны и кокосовые пальмы. Кустарники жимолости и другие, декоративные. Там будет город-сад по задумке Хаппоненов и мэра.
– Абрикосы и пальмы? – удивился Кустаа. – И это у нас-то, на севере, в пограничной зоне широколиственных северных лесов и тайги? В крае, где растут ели и сосны, березы и дубы, липы и вязы?
– Вот вам и будет разнообразие! И детишкам радость! – не сдавался Киркка.
«Какой, к черту декоративный кустарник? – с жалостью подумал садовник Кустаа. Уж он-то лучше всех знал, что посаженный куст, даже если приживется, будет вырастать не один год. – И разве его нельзя с тем же успехом высаживать под деревья? Под защитой дубов и вязов, что спасают город от экологической катастрофы, берегут здоровье малышей и беременных, что гуляют по парку?»
Кустаа окинул столпившихся горожан задумчивым взглядом.
«Не стоит обольщаться, – понял он. – Здесь больше никогда ничего не посадят. Здесь будет мертвая зона. Мертвая и гнилая».
10
Нижний Хутор – очень тесный городок: в нем почти все друг друга знают. Куда бы ты ни пошел: в театр ли – восхищаться Акте, в больницу ли – восхищаться искусством Эску Лаппи; чем бы ты ни занялся, обязательно встретишь кого-нибудь знакомого, и вскоре о твоих делах будут трещать сороки на каждой интернет-ветке, и даже рыбак Вялле будет о них судачить.
Да ладно бы еще в театр. Бывает, выйдешь из дома, как тут же встретишь у подъезда на лавочке старух Лахью и Рухью, которые, как бывалые партизаны-охотники, вдруг притаятся и примолкнут. А пройдешь несколько шагов – и столкнешься нос к носу с субтильным юношей Субти.
– Куда путь держишь, дружище?
– В «Дубки.
– И я туда же. Пойдем вместе?
– Ну, пойдем, – нехотя соглашается Субти, будто ты пытаешься отнять у него кислород.
