Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
– Пора уходить. Вставайте, товарищ полковник.
– Не могу… – с трудом разжав губы, ответил Гришин. – Ноги отказали. Встать не могу, и все, как парализовало.
«Это от нервного напряжения», – понял Шапошников. Он позвал начштаба дивизии полковника Яманова, и они вдвоем подняли Гришина, поставили его на ноги, и тот, едва перебирая ногами, обхватив обоих за шеи, медленно пошел к дороге.
А позади их горела еще одна оставленная ими русская деревня, и немецкие танкисты и пехотинцы, наверное, уже шарили в уцелевших домишках в поисках кур и поросят…
За ночь полк Шапошникова, измученный до последней степени, прошел всего километров пять. Бойцы первых двух батальонов, держась за повозки полкового обоза, спали на ходу. Изнуренные лошади едва тащились, застревая в грязи, и у людей, которые держались за повозки, не было сил, чтобы подтолкнуть их.
Капитан Шапошников шел в арьергарде. Так было удобнее, заметив немцев сзади, дать команду на развертывание к бою.
Часов с семи утра он слышал позади себя рокот танков и шум машин. Колонна полка втягивалась в село, по карте это было Церковищи, когда Шапошников, оглянувшись, ясно увидел позади себя вереницу танков и автомашин. Батальоны спешно заняли участки обороны на окраине села и в поле и окапывались уже на виду у немцев под их пока еще редким минометным огнем. Меньше чем через десять минут танки, машин двадцать, развернулись в линию атаки и дружно пошли вперед.
После боя у Семеновки в полку оставалось всего четыре орудия, по два у Терещенко и Агарышева, заменившего Похлебаева, но еще ночью, во время перехода, колонна полка догнала какие-то обозы, в них нашлось несколько повозок с бронебойными снарядами, поэтому гитлеровские танкисты, знавшие, что они догнали именно ту часть русских, у которых была только картечь, надеялись на верную и легкую победу. Танки шли быстро и уверенно, почти не стреляя, оставив пехоту далеко позади.
Полковник Гришин и весь его штаб в самом начале танковой атаки пошли в цепи, ложась рядом с наскоро окопавшимися, запыленными, с разводами соли на гимнастерках, почерневшими от дыма, солнца и усталости, злыми и упрямыми пехотинцами.
Начальник артиллерии дивизии полковник Кузьмин за неимением большего принял командование орудиями полка Шапошникова. Сам расставил их, подготовил, хотя и наспех, данные для стрельбы, а когда в первые минуты обстрела был убит наводчик, сам встал к одному из орудий.
Три танка, идущих по центру, почти сразу подожгли Ленский и Садыков из батареи Терещенко, четвертый танк загорелся от выстрелов Меркулова, и атака немцев после этого быстро захлебнулась. Часть танков в центре встали, начали было вести огонь с места, но потом отползли. Те машины, что шли по флангам, выпустив с места по деревне по десять-пятнадцать снарядов, отчего там начались пожары, тоже отошли для более серьезной подготовки.
– Опять готов отходить? – подошел полковник Гришин к Шапошникову, видя, как тот дает какие-то указания Татаринову, своему заму по хозчасти.
– Пока нет, но сможем собраться и уйти за несколько минут.
– Что у тебя за настроение!
– Товарищ полковник, мы, конечно, можем здесь продержаться и день, но что тогда от полка останется к вечеру? А завтра с кем воевать будем? Против нас танковая дивизия, это сейчас двадцать танков, а если дадим ей всей развернуться против нас?
– Держаться будем, сколько сможем… – отрезал Гришин.
– Это конечно…
Во второй атаке противник утроенными силами оттеснил полк в почти сгоревшее село, а потом объехал его на танках и начал заходить с тыла. Как назло, больше ни одного танка поджечь не удавалось, и Ленский, ругая себя, что уже пятый снаряд летит «за молоком», поглядывал назад, прикидывая, как удобнее и быстрее уходить отсюда. Его наводчик Воронов убит был в Семеновке, теперь он сам вел огонь и ждал своей очереди погибнуть, стараясь не думать ни о чем, чтобы не травить душу.
По главной улице деревни, собранный в нестройную колонну, прошел один батальон – это Шапошников начал выводить полк из боя.
Сержант Ленский видел это и внимательно посмотрел на только что подошедшего своего командира батареи лейтенанта Терещенко.
– Уходим последние, остаемся прикрывать. Где у тебя упряжка стоит? Чтобы не теряя времени, в случае чего…
Автоматчики бой вели уже в деревне, выбивая стрелков Шапошникова с огородов.
Лейтенант Вольхин, получив от комбата Осадчего приказ на отход, собрал свою роту, или, как он ее называл, «войско», быстро пересчитал глазами – тридцать пять человек – и, не выстраивая, махнул им рукой: «На дорогу!»
«Это опять у меня девяти не стало. Ну, одного ранило, посадили на повозку, а остальные – неужели все убиты? Вчера шесть, сегодня девять, так еще дней пять, и все, роты нет…» – думал Вольхин.
Он настолько устал за последние дни, что болела и ныла каждая клеточка его тела. Голова и ноги гудели, казалось, как провода на телефонных столбах. Неделю он не спал больше двух часов в сутки, перерывы в питании были до суток и более, по обстановке. Бывало такое настроение, что в голову лезли мысли: «Лучше бы убило поскорее…»
– Сынки, берите бульбочки, молока. – Женщины, в основном пожилые, в темных платочках, выносили к дороге чугунки и кринки, угощали уходивших от них бойцов. На скамейке возле тлевшего дома сидела старушка в валенках и плакала слепыми глазами.
– Бабоньки, уходите скорее, немцы следом идут! – кричал женщинам Вольхин. «Село горит, а они с молоком таскаются…» – невольно удивился он.
– Та куда ж мы пойдем, сынки! Вы вертайтесь скорее! – с плачем ответила одна из женщин.
Так и осталась в памяти у Вольхина эта картина: уходящие вниз по дороге его бойцы, пыльные, как дорога, лишь белеют повязки бинтов у некоторых на головах, горящие избы, женщины с кринками и узелками, и эта слепая старушка в валенках на лавочке. Никогда еще не было ему так тяжело, так тошно, хотя не один десяток деревень так вот оставил, и сотни укорявших женских глаз смотрели ему вслед. Слепая старушка сначала показалась ему его родной бабушкой…
Стиснув зубы и замотав головой, чтобы не завыть от обиды и невыносимой боли в душе, Вольхин побежал догонять свою роту[17].
Полковники Гришин и Яманов и комиссар дивизии Канцедал не ушли ни с обозом, ни с первыми батальонами, а как засели на пригорке на правом фланге, так и отстреливались вместе с какой-то ротой от наседавших немцев, еще хорошо, что без танков. Уже и ротный, худющий мальчишка-лейтенант, передал им, что все уходят, а они все сидели и стреляли, обойму за обоймой.
– Товарищ полковник, все-таки вы командир дивизии, я за вашу жизнь отвечаю. Так мы можем и в плен попасть! – кричал на ухо Гришину лейтенант Мельниченко.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
