Я слегка дрожала, но пачка денег в кармане придала мне смелости сделать следующий шаг, а потом еще один, и еще…
— Слушаю! — бросила она, когда я остановилась перед ней.
Теперь нас разделял только прилавок.
— Можно примерить вон то платье с витрины? — вежливо, но уверенно произнесла я.
— Конечно, — кивнула женщина, а я от удивления даже немного отпрянула.
Я ожидала, что мне придется достать деньги из кармана и показать их ей, чтобы убедить в том, что я не просто отнимаю у нее время и у нее нет оснований отказать мне в примерке платья.
Хозяйка магазина закончила складывать джемпер и спокойно подошла к окну. Она шагнула в витрину, расстегнула молнию на платье и осторожно сняла его с безголового манекена. У меня в голове громко зазвучала песня из фильма «Манекен». «Глядя в твои глаза, я вижу рай…» Я смотрела этот фильм с Питером во время одного из наших свиданий. Кажется, это было еще до того, как мы сделали это впервые. Мы сидели в кинотеатре в первом ряду, держась за руки, и мое сердце едва не разрывалось на части от того, что я принимала за любовь. Теперь я считаю, что представление о любви меняется пo мере того, как человек становится старше, опытнее, умнее. Я помню, как изменились мои чувства к нему после того, как мы позанимались сексом. У меня было ощущение, что я принадлежу ему, что он безгрешен, а впереди меня ждет безграничное счастье. Пока мы были вместе, мне казалось, что ничто не может нас разлучить. А потом он исчез из моей жизни.
Платье было сшито из плотной ткани, и когда я вошла в примерочную кабинку и сняла его с крючка, то ощутила его тяжесть. Я не спеша надела его и почти благоговейно застегнула молнию на боку. Оно было очень мягким, и мне показалось, что в тех местах, где платье касается моей кожи, оно меня ласково поглаживает и утешает. Меня охватило такое спокойствие и такое необычайное умиротворение, что к глазам подступили слезы, а в горле защипало. У меня было ощущение, что кто-то очень любимый и родной взял меня на руки и стал покачивать, нежно обнимая.
Собравшись с духом и готовясь противопоставить спокойствие и уверенность презрению хозяйки, я отдернула штору, чтобы подойти к зеркалу. Хозяйка стояла, прижав телефон к уху, и смотрела в другую сторону, слушая то, что говорил ей человек на другом конце линии. Босиком, потому что туфель под это платье у меня не было, я вышла из кабинки и подкралась к зеркалу.
Я зажала рот ладонью, потому что, когда увидела себя в полный рост, из моего горла вырвался крик. Я не походила на того человека, каким привыкла себя считать. Я не походила на Хани. Я не походила ни на одну из тех девушек, которыми была с тех пор, как в последний раз вышла из дома матери. Я походила на взрослую женщину, которую удары судьбы научили прочно стоять на ногах и полагаться только на себя. Но я также выглядела хрупкой, нежной и очень спокойной. Платье заставило меня светиться изнутри. Наверное, именно так чувствуют себя женщины, одеваясь в день свадьбы. Они чувствуют себя самыми прекрасными на земле.
— Этот цвет подчеркивает ваши глаза, — произнесла хозяйка.
Я не слышала ее шагов и понятия не имела, как долго она стоит у меня за спиной, потому что впервые в жизни была всецело поглощена собой. Я перевела взгляд с собственного отражения ни ее лицо, ожидая увидеть на нем сарказм. К моему удивлению, я его там не обнаружила.
— Вы очень красивы в этом платье, — сказала она. — Вы действительно его заслуживаете. Вряд ли оно будет так же смотреться на ком-то другом.
Я не сводила с нее глаз, спрашивая себя, куда подевалась ядовитая стерва, та женщина, которая возненавидела меня всего лишь за то, что я переступила порог ее магазинчика.
— Я поступила дурно, — отозвалась она в ответ на мое молчание. — Но все же вы вернулись. Должно быть, это платье значит для вас очень много.
Я вспомнила обо всем, что пришлось сделать Хани, чтобы заработать достаточно денег и позволить мне купить это платье. Оно значило… Оно значило для меня достаточно много, чтобы я вернулась. Но я не могла с ней заговорить. Я боялась, что она вот-вот на меня набросится.
— Если хотите, я упакую вашу одежду, потому что вы просто обязаны пойти в этом платье домой.
Она знала, что мне некуда его надевать, что это мой единственный шанс почувствовать себя так, как я почувствовала себя, надев это платье. Я провела ладонями по платью, испытав неописуемый восторг от этого мягкого, шелковистого скольжения. На улице было довольно холодно, но она меня правильно поняла: я не хотела снимать свое платье.
Хозяйка пошла в примерочную кабинку и вернулась с моей одеждой. Она подала мне куртку и кроссовки, а джемпер, джинсы и носки положила на прилавок. Я сунула ноги в кроссовки, а руки — в рукава куртки. Но даже эти повседневные вещи не затмили красоты платья и не снизили остроты моих ощущений.
— С вас двести двадцать пять фунтов, — произнесла она, когда я наконец подошла к прилавку.
Мои пальцы замерли, обхватив пачку денег в кармане.
— Вы говорили, что оно стоит четыреста, — пробормотала я.
Женщина покраснела и с виноватым видом отвела глаза.
— Я поступила с вами очень дурно, — повторила она.
Меня затошнило. Я не танцевала бы так много в апартаментах, если бы… «Нет, не думай об этом», — приказала я себе. Теперь у меня было платье, и больше ничего не имело значения. Я подала женщине деньги и постаралась вытеснить все остальное из своего сознания.
Выйдя из магазина, я замерла на мгновение, наслаждаясь осознанием того, что одета совершенно не по сезону, и ощущая, что весь мир лежит у моих ног. Я могла делать все, что захочу: это платье наделило меня сверхсилой. Я знала, что, если потребуется, я даже мир могу спасти.
Вместо этого я вошла в кафе и заказала кофе. Я сидела у окна и в ожидании своего заказа смотрела на улицу. Это была та жизнь, которую собиралась вести Ева — та Ева, которую я видела в зеркале. Если бы все сложилось иначе, ее даже одиночество не слишком волновало бы. Она находила бы утешение в безумстве мира.
— Я в восторге от вашего платья, — произнесла официантка, ставя на стол передо мной белую чашку с кофе, укрытым пенкой.
— Спасибо, — отозвалась я.
— Это из магазина за углом? — спросила она.
— Да, — кивнула я.
— Я часто пускала перед ним слюни, — поделилась она. — Но я знала, что, работай я хоть миллион лет, никогда не смогу его себе позволить. Оно вам так идет! Сомневаюсь, что я в нем выглядела бы так же здорово.
Она улыбнулась мне, и я почувствовала, как слезы жгут мне горло. Я не привыкла к доброте. В Лондоне люди редко позволяют себе быть добрыми. У них просто не хватает на это времени, если только им не нужно что-нибудь от тебя. На моей работе люди даже не пытались демонстрировать доброту. Зачем? Они ведь платили мне за то, что я доставляла им удовольствие.
