– Уходим, панове, эту битву мы проиграли.
Слуги подвели дрожащих лошадей, и польская знать во главе с Радзивиллом понеслась прочь, ища спасения в скорости. Увы, выйти сухими из воды не удалось. Едва знатные шляхтичи, окруженные тысячей кирасир, закованных в латы, спустились с холмов, из-за ближайшего леса появился русский полк кавалерии. Четко, как на учениях, поляков зажали в клещи, а затем окружили. Четыре сотни безрассудных кирасир ринулись на прорыв, но были уничтожены несколькими залпами гвардейских карабинов. Из шеренги гвардейцев выехал всадник на черном коне с богатым чепраком:
– Сдавайтесь, канцлер, вы мой пленник.
Радзивилл раздраженно спросил:
– Кто вы, сударь?
– Князь Юсупов-Эльдорадо.
– Хорошо, мы сдаемся на милость победителя. Сдаться князю, а не простому офицеру, не так зазорно для ясновельможного поляка.
Кирасиры, спешившись, бросали оружие и снимали латы. Гвардейцы разоружили также и ближайшее окружение канцлера. Юсупов очередной раз подивился предвидению Кошкина, указавшего точное место для засады.
Польско-литовское войско потеряло сто двенадцать тысяч воинов, в плен попало двадцать восемь тысяч, две тысячи пропали без вести – тяжело раненных добили сами поляки, дабы избавить их от мучений. Поле так называемой битвы представляло собой страшное зрелище: дымилась воронками земля, перепаханная взрывами, кругом громоздились трупы и их окровавленные останки. Здесь, под Вильно, погиб цвет рыцарства – почти все бароны и дворянство. Удивительное дело, но русские войска обошлись без потерь, лишь один из канониров Саморы получил перелом голеностопа – уронил в спешке себе на ногу фугасный заряд. Три дня ушло на отдых и подсчет небогатых трофеев. С Радзивилла и его приближенной знати потребовали выкуп в тридцать миллионов злотых, причем половину суммы – натуральным золотом. Русские полки расположились лагерем под стенами Вильно – князья со штабом заняли городскую ратушу, там же держали богатых пленников. Кошкин с Юсуповым ломали голову над судьбой основной оравы пленных – не тащить же их в Москву, а тем более в княжество на юг Франции. Ничего путного не придумав, решили отпустить на волю. На следующее утро глашатаи проорали столь радостную весть полякам, попавшим в русский плен.
Радости не было предела – все приготовились к худшей участи и не чаяли увидеть в этой жизни своих родных и близких. Князья тем временем потребовали контрибуцию с княжества Литовского – двадцать миллионов золотом. Выкуп и контрибуцию получили лишь через восемь дней, после чего Радзивилла с баронами отпустили, но с одним условием – никогда в жизни не участвовать в военных действиях супротив русской стороны. Те клялись на кресте и давали расписки с подписями и личными печатями. Князь Кошкин-Эльдорадо лично предупредил Радзивилла с компанией, что, будучи замеченными на поле брани, они лишатся головы.
Польско-литовская знать, крестясь и кланяясь, наперебой заверила ужасного князя: ни Боже мой, ни синь пороха в сторону Московии, даже головы не повернут. Кошкин с Юсуповым, отделив половину контрибуции (примерно двадцать миллионов злотых) и снарядив огромный обоз с захваченными трофеями, а также пятьдесят пушек с боеприпасами, отправились в Москву. Кроме трех русских полков обоз сопровождали тысяча двести гвардейцев. Полки посадили на реквизированные телеги, а потому до Первопрестольной добрались быстро, всего за двадцать дней. Москва встретила победителей колокольным звоном – горожане толпились у северных ворот, кричали «ура», многие шли за полками и обозом до Кремля, конные гонцы заранее предупредили царя о славной победе над Речью Посполитой и Крымским ханством, а это снимало многие проблемы Московии и избавляло от головной боли. Царь Михаил Федорович не мог не оценить столь значимых побед русского оружия под предводительством князей Эльдорадо. Романов пребывал в некоей растерянности – чем одарить князей. Тем более они доставили контрибуцию в двадцать миллионов злотых, честно предупредив, что половину оставили себе. Все верно – право победителя, к тому же князья Эльдорадо содержали войско за свой счет.
По случаю столь славной виктории, в храме Василия Блаженного состоялась служба. Вел ее чинно и благолепно сам Иосиф, будущий патриарх Московский. Церковный хор пел щемяще красиво, а дьякон Гаврила – что труба иерихонская – провозглашал здравицы. От его мощного баса колыхались огоньки толстых восковых свечей. Лики святых смотрели на действо строго и целомудренно. Храм поражал своим богатым убранством, красиво расписанным куполом и стенами. Главный алтарь, украшенный затейливой резьбой, являлся настоящим произведением искусства. Оклады икон обрамлены золотом и серебром с драгоценными смарагдами. Кошкин с изумлением вертел головой – в прежней жизни ему довелось здесь присутствовать лишь однажды. Сравнения никакого – день и ночь.
Князья и цари московские немало жертвовали церкви, и непосредственно храму. Видимо, совдепия, дорвавшаяся до власти в 1917 году, ободрала его, как липку.
– Вот где уроды, – и Кошкин едва не плюнул в сердцах на пол.
Осеняя себя размашистым крестом, рядом стоял серьезный Юсупов. Кроме них здесь присутствовал сын Кошкина Гоша, а также командиры русских полков и начальник артиллерии Самора. Своих офицеров после завершения кампании князья произвели в майоры. Все честь по чести с вручением патентов. Командиру гвардейского полка Иозефу Крейцу дали чин полковника – заслужил. Кстати, друзья, посоветовавшись в Вильно за парой бутылок вина, порешили выдать каждому рядовому воину по тридцать золотых монет, сержантам и капралам – по шестьдесят, офицерам – по двести монет, а командиры полков получили по одной тысяче ровно. Надо признать, воинство от княжьих милостей несколько обалдело, а авторитет и уважение к Кошкину с Юсуповым, бывшее и так немалым, вознеслось до небес. Быть богатым и не быть щедрым – это западло, так думали бывшие морпехи. Они совершенно верно поступили, только в жизни таких примеров – раз, два и обчелся.
Царь Михаил Федорович с ближними боярами изнывал от жары и обливался потом, глядя неприязненно на Иосифа. Сделал ему знак – заканчивай, мол, кадилом махать. В храме не продохнуть, да и август выдался по-летнему знойным. Романов с легкой завистью озирал князей с офицерами, одетых в легкие кафтаны и невесомые сафьяновые сапожки. Наконец, прогремело заключительное «Славься!», и толпа повалила из храма.
Первым к крыльцу подали царский возок в окружении рынд с серебряными топориками. По случаю отсутствия царицы Евдокии Стрешневой – ей сегодня не моглось – Романов пригласил в возок князей. Гоша с офицерами ехали отдельно в большой карете вслед за ближними боярами. Те старались держаться поближе к царю – престижно, да и вдруг обломится что на халяву. Порода лизоблюдов неистребима и существует во все времена. Печальна участь правителей, приблизивших к себе льстецов и корыстолюбцев – они потенциальные предатели.
Вскоре царский поезд въезжал в распахнутые ворота Кремля. Царский возок остановился у двухэтажного дворца царя Михаила Федоровича. Возле широкого крыльца, ступеньки которого вели почему-то на второй этаж, находилась охрана из стрельцов, одетых в кафтаны с бердышами. По знаку царя Московского, дорогих победителей, бережно поддерживая под локотки, слуги провели в покои. На пиру, данном в честь столь блистательных побед, князья Эльдорадо удостоились особой чести сидеть за царским столом, княжича Георгия посадили с отцом. Празднество происходило в главном зале дворца – по левую руку, как бы наособицу, за длинными столами, поставленными в один ряд и покрытыми богатыми скатертями, сидели высшие церковные служители во главе с Иосифом. По правую – ближние бояре и князья – в основном новых родов, так называемые «случайные люди».
