Книга Картахена - Лена Элтанг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 145
Хотела бы я знать, ходит ли Садовник к исповеди? Я видела крест на его груди, только вот не помню, сколько там было перекладин. К тому же разглядеть его в густой светлой шерсти было довольно трудно. Я спрятала вещи в ящик, высушила волосы, надела форменный халат на голое тело – что строжайше запрещено, но кому какое дело? – и пошла в процедурную. В коридоре было душно, как в преисподней: снова сломались кондиционеры, надо позвонить администратору. На животе у Садовника тоже много шерсти, крепкие тугие завитки, римские гетеры точно такие накручивали себе вокруг лба. Ноги же у него, наоборот, совершенно гладкие. Странное устройство. Почему, черт возьми, о чем бы я ни думала, с чего бы ни начинала, я всегда заканчиваю мыслями о теле Садовника?
* * *
С тех пор как я устроилась работать в отеле, мой дневник стал похож на записки сумасшедшего, думала я, пробираясь в высокой траве по направлению к конюшням.
Убийца чудится мне в каждом мужчине, способном удержать в руках удавку, даже если это забавный старик, с которым я пью белое вино на пляже. Разве не странно, что первым подозреваемым в моем списке стал именно Риттер?
Помню, как Секондо позвал его готовить приправу из кильки, хотя терпеть не может постояльцев, шатающихся по кухне. Кильку привезли из Четары в негодной бочке из-под вина, и повар заметался в панике, потому что был на кухне один, а кильку нужно сразу засыпать солью, не медля ни минуты. Одно дело разобраться с корзиной анчоусов: оторвать рыбкам головы, разложить по банкам, засолить и прижать камнями, а другое дело – бочка, которую четарец катил по аллее на кухню, вздыхая и кряхтя. Повар позвал Риттера, скучавшего на террасе, тот явился, получил клеенчатый фартук, и они затанцевали вокруг горы кристаллической соли, насыпанной посреди стола.
Мне кажется, анчоусы остро пахнут зимой, хотя настоящей зимы я пока что не видела. Для этого нужно ехать в Милан или еще севернее, в Больцано.
Как только история с гарротой разъяснилась, я вычеркнула Риттера с облегчением, но уже почувствовала свинцовый привкус безумия на языке – с детства его помню, такой бывает, если лизнешь клемму у батарейки. Правда, безумие овладело не мной одной. Спустя два дня я наткнулась в этрусской беседке на Садовника, который вел себя довольно странно: он стоял возле дощатого крыльца на четвереньках и нюхал землю.
Услышав мои шаги, он вскочил, смущенно поздоровался, повернулся и ушел. Что ему нужно было на месте преступления? Туда теперь никто не ходит, даже Пулия, хотя павильон был ее любимым местом для тайного курения и прихлебывания из бутылочки. Подозревать Садовника не имело никакого смысла: в день смерти моего брата он был в отъезде, на другом конце провинции, а значит, к убийству Аверичи тоже не имел отношения. Однако я дорого дала бы, чтобы узнать, почему он стоял на той поляне в позе искателя трюфелей.
Сегодня мы с ним наконец поговорим как люди, пообещала я себе, подходя к пристройке, вокруг которой не было ни брусчатки, ни гравия. Утренний ливень проложил в глине длинные рытвины, полные холодной воды. Я надеялась, что Садовник окажется в своем убежище, и у меня было достойное объяснение для позднего визита.
Поднявшись на крыльцо, возле которого стоял прислоненный к перилам ржавый велосипед, я постучала по косяку двери. Колеса и руль велосипеда были густо оплетены вьюнком, наверное, последним на нем катался конюх Лидио. Заглянув в тускло освещенное окно и увидев полуголого Садовника и его золотистого пса, сидящих на полу, я вдруг поняла, что ничего не получится. Всю дорогу я думала о том, как все ему расскажу. Мне нужен спокойный, разумный собеседник, говорила я себе, человек, у которого есть то, чего мне так не хватает: отстраненность. Ultima ratio.
Я ни с кем не могу говорить о своем расследовании, пока оно не закончено. Даже с Пулией не могу. Мне нужен чужой человек с холодным умом и отменным воображением. Я думала, что сегодня мы поговорим, все шестеренки, пружины и волоски этого механизма встанут на свое место, и время пойдет. Лицо предполагаемого убийцы стояло у меня перед глазами, когда я подходила к флигелю, стоящему среди развалин, будто улей на пожарище. Но войдя в комнату, я тут же забыла это лицо. Я вообще все забыла, даже слова приветствия.
Собака поднялась с пола, но не залаяла, а вяло повиляла хвостом. Наверное, голубая униформа наводила на нее скуку. Садовник пил чай, сидя по-турецки на свернутом в рулон ковре, рядом с ним на полу стоял примус с красным газовым баллоном. В комнате было довольно темно, горела только тусклая лампа на шнуре, потом она оказалась фонариком, подвешенным на резиновом шланге от душа. Электричество в этой части усадьбы давно отключили.
Я остановилась в дверях, Садовник кивнул мне, подвинулся на своем ковре, и я села рядом. Поднос и чайник он явно стащил на гостиничной кухне, а вот ложка была гнутая, такую только за голенищем носить. На нем были какие-то странные штаны, похожие на шальвары, присмотревшись, я поняла, что это юбка, и едва удержалась от смеха. Он сказал, что утром попал под дождь и за несколько минут вымок до нитки. Пришлось повесить джинсы сушиться и найти себе тряпку в углу с реквизитом. Потом он сказал, что устроил здесь второе жилье, потому что собаке запрещено появляться в отеле. Здесь Зампа ночует один, сказал он, потрепав пса за холку, а обедаем мы вместе. «Ты не догадалась захватить на кухне печенья? Почему ты так запыхалась?»
Мне стоило сказать ему правду: я пришла посмотреть на костюмы для февральского спектакля. Кастелянша сказала мне, что все перевезли на конюшни – в одночасье, потому что южный флигель понадобился рабочим, приехавшим прокладывать трубы. Никто не увидит «Пигмалиона», отмененного из-за траура: ни белобрысую цветочницу в отрепьях, ни капитана в костюме миссис Эйнсфорд Хилл. «Я хотела бы взглянуть на костюм этой почтенной дамы. Поможете мне его найти?»
Так я могла бы сказать, раз на более важный разговор у меня внезапно не стало сил. Мы взяли бы фонарик и пошли в тот угол, где, будто молчаливые слуги, толпились высокие вешалки с театральным тряпьем. Мы нашли бы платье миссис Хилл – мне сказали, оно цвета морской воды – и ее завитой парик. Потом я попросила бы Садовника облачиться и пройти мимо меня в темноте, а потом мы бы сели рядом и вместе обо всем подумали. Но я сказала не это. Я сказала, что страшно хочу пить, вынула чашку у него из рук, взяла с подноса чайник и налила себе английской водички с острым запахом апельсиновой цедры. Такого сорта чай в наших краях никто за чай не посчитал бы. Хотя в войну, говорят, деревенские делали кофе из молотой каштановой скорлупы.
Выпив первую чашку, я тут же налила вторую, во рту у меня пересыхало от его уклончивого взгляда и какой-то незнакомой складки рта – теперь я думаю, что это было участие. Какое-то время Садовник сидел неподвижно, потом медленно поднялся, подошел к двери и задвинул щеколду.
* * *
Если Бри пытался подать мне знак, послав дырявую открытку, то почему не назвал имени убийцы? Все, что он сказал мне тогда по телефону, волоча аппарат за собою в поисках сигарет, это она заплатит. За свою ошибку или за сицилийскую?
Брат всегда был таким, даже в детстве, он вечно водил меня за нос и устраивал сюрпризы, то радостные, то жестокие. Помню, как однажды он потащил меня в Аннунциату на розыгрыш лотереи по случаю martedi grasso. Сборы от лотереи должны были пойти на побелку церкви Святой Екатерины, а главным призом был огромный батон болонской колбасы с потрохами, фисташками и ягодами мирта. Килограмм на сорок был батон, его выносили на сцену двое местных лавочников, державших за углы холщовое полотенце.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 145
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Картахена - Лена Элтанг», после закрытия браузера.