— Я… Вот бы мне стать такой же резвой, как эта борзая. — Она хотела высказать сомнение, но осеклась. Лекарь не разрешал ей произносить такое.
26
В этот воскресный день из разных концов города ехали люди в дом, выкрашенный свежей желтой краской, он казался веселым, солнечным, раньше всех готовым встретить весну. В квартире на пятом этаже в большой гостиной все готово: накрыт стол, начищены серебряные приборы, до прозрачности невинной слезы отмыт хрусталь. Торт, испеченный Марией, «доходил», как она говорила, пропитанный канадским кленовым сиропом. Его подарил Лекарь, когда узнал о большом сборе в Надином доме.
— Вы оставите мне кусочек? — спросил он Надю, просящими глазами глядя на нее.
— Но может быть, вы успеете. Вы на самом деле решили поехать? — спросила она, явно волнуясь.
— Мне позвонили, что заказ готов, — ответил Лекарь. — Зачем тянуть?
— Неужели вы…
— Помните наш разговор после катания на снегоходе? Вы спросили меня, сказать ли отцу, что вы знаете… тайну?
— Да. А вы ответили — нет.
— Именно так. Почему? Я усомнился кое в чем и решил проверить.
— Вы… перезаказали… через столько лет?
— Если учитель истории пользовался документами, то они есть и сейчас. Кстати, вас не удивило, что во время войны сгорела деревня, а документы живы? — Лекарь сощурился и внимательно посмотрел на Надю.
— Ну-у… В общем-то я не думала над этим. — Она пожала плечами. — Дядя Александр заказывал, это он должен был…
— Конец восьмидесятых, начало девяностых, вспомните. — Лекарь усмехнулся. — Время, когда все хотели срубить, как говорят, с иностранцев доллары. Он не финскими марками расплачивался, верно?
Надя озадаченно смотрела на него.
— Вы хотите сказать, что все эти годы мы… возможно… — Она задохнулась. — Я…
Он поднял руку:
— Не станем спешить. Я обещал вам, помните, в начале нашей работы, все закрученное раскрутить… А это значит начать сначала.
Надя засмеялась:
— Я буду рада, если вы успеете приехать на воскресный обед.
«Интересно, успеет?» — спросила она мысленно.
С самого утра солнце не жадничало — конец марта, а так тепло. Она прикинула, не надеть ли тонкую блузку из серого шелка, но отложила — до будущих светлых времен, как она это называла.
Пожалуй, думала она, сегодня в какой-то мере день решающий и разрешающий многие проблемы. Надя обрадовалась, что приехала свекровь — она позвонила. Нина Александровна удивила ее: подумать только, уже в городе, но не давала о себе знать, у нее, видите ли, была одна чрезвычайно важная встреча.
Что ж, свекровь — журналистка. Надя вздохнула и вспомнила фразу, которая рассмешила: научить писать нельзя, а отучить можно. Нина Александровна писала, делала это лихо. Может быть, нашла какого-то героя даже здесь.
Вместе с Николаем они хотели сообщить ей о новом семейном раскладе. Но после парадного обеда.
Первыми приехали родители с девочками. Она бросила взгляд на отца, ее сердце зашлось от боли. Как заметно опустились плечи, как сильно поседели волосы. Мать казалась крепче, она держала за руки обеих внучек. Дочери-двойняшки, такие непохожие друг на друга, говорили об одном — о скрипках, которые уже куплены и лежат у дяди Александра. Он сам им позвонил.
— Мама, привет. Мы будем играть, как Ванесса Мэй! — хором объявили они. — Ты знаешь, кто это?
— Конечно, — сказала Надя, обнимая обеих. — Китаянка, скрипачка.
— У нее таки-ие гоно… гоно… — начала одна.
— …рары, — закончила другая. — Дядя Александр говорит…
— Погодите про гонорары. Вы знаете, сколько времени она занимается? — остановила бабушка.
— Привет. — Отец наклонился и поцеловал Надю. — Как ты? — спросил, как спрашивают тяжелобольную.
— Отлично, папа. Лекарь считает, что мне можно садиться за руль мотоцикла.
Отец улыбнулся, темно-серые глаза повеселели. По цвету они такие же, как у Николая. Может быть, такое сходство привлекло Надю к нему в первый же вечер…
— Дай Бог, дай Бог. Но может, рано…
— Па-апа, — капризно протянула Надя. — Я попробую.
— Снова в загородном клубе? Мария, вы едете с ними? — Мать обернулась к Марии, которая несла хлебницу с огромным караваем, нарезанным тонкими ломтиками. Надя резала сама, ножом кхукри, который, уверял Лекарь, не годится для такого простого дела. Но Надя сумела.
— Конечно.
— Тогда я спокоен, — сказал отец и отошел от Нади. — Отлично, Надя, ты не забываешь о моих кактусах. Подумать только, они цветут и цветут.
В двери заскрежетал ключ, это Николай. Мария послала его за соком и минеральной водой в супермаркет на первом этаже. Не успел он поздороваться, как раздался звонок. Он быстро открыл дверь. На пороге стояла его мать.
— Всем привет! — громко объявила Нина Александровна, как всегда возбужденная.
— Какой сюрприз! — всплеснула руками Надина мать. — Что же вы не позвонили!
— Хотите верьте, хотите нет, но у меня не нашлось сил произнести хоть слово. Они все вышли, у меня была такая встреча…
Звонок снова зазвонил. Николай передал сок и воду Марии и толкнул дверь.
Он замер. Он стоял, словно не хотел, чтобы те, кто за дверью, вошли.
— Николай, кого ты там держишь? — спросила Нина Александровна, стараясь перекричать смех и шум в квартире Фоминых. На пианино бренчали девочки, шумела вода в кране: Надин отец наливал в вазу воду для цветов, которые они с женой принесли Наде — золотистые герберы. В этом сезоне не сыщешь ее любимых ноготков, а эти все-таки похожи.
Николай отступил наконец, пропуская троих.
Впереди шел Петруша в желтой куртке нараспашку, под которой виднелся синий пиджак, под ним — белая рубашка, но самой яркой деталью была, конечно, черная бабочка в белый горошек на шее. Он держал клетку, в которой сидел беленький Тимоша. За ним шла Тамара Игнатьевна, а следом — Августа.
Августа не хотела подниматься. Она привезла их и собиралась подождать в машине. Но Тамара Игнатьевна настояла — мало ли что, говорила она, речь идет как-никак о краже.
Но она знала, к кому они на самом деле едут. Тамара Игнатьевна не сказала Гуте фамилию мужчины из поезда, а она не спрашивала. Экспромт, считала Тамара Игнатьевна, — проверка на искренность.
Что ж, думала Тамара Игнатьевна, глядя на Николая Сушникова, вряд ли Гутя станет упорствовать… в том, о чем ночь напролет проговорили они с Ниной Александровной в гостиничном номере. Соединив свои познания, они сошлись во мнении, что лучше всего, надежнее всего соединиться двум представителям взаимно проклятых родов под одной фамилией. Тогда настанет конец всем несчастьям.
