Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
Правда, городское мещанство всё равно размножалось плохо, и вместо измочаленных родами страдалиц образовался совсем другой женский тип – баба-конь, прокантовавшаяся весь век на непыльной работе и не потратившая к пенсии и десятую часть отпущенной ей женской энергии.
Был изъян в налаженной советской системе. В ней не предусматривались поправки на древних богов, на стихию, на вечный соблазн и на Вечно Женственное в то же время. Точкой общей идейной сборки была Мать-Родина, и все магические пассы делались вокруг неё, но она представлялась горькой, старой, морщинистой, беспросветно любящий своих деток, с мозолистыми натруженными руками.
Всё-таки вряд ли следовало доводить людей до того, что они тратили рабочее время на перепечатку "Камасутры" и с риском для жизни доставали кассеты с невинной эротикой, за что могли схлопотать срок года три минимум. Три года тюрьмы за то, что человек смотрел какую-нибудь дурацкую "Греческую смоковницу" или "Эммануэль"! Зачем большевики попёрли против Венеры и Амура? Какой смысл? Но нет, эти угрюмые псевдотитаны желали отобрать энергию на строительство нового общества у всех богов разом – и у Христа, и у Ярилы, и у Эроса. Стало быть, все боги пожелали мщения!
Сегодня не приходится особенно жалеть о полном отсутствии в СССР женских журналов, потому что эти журналы нынче в таком изобилии и такого качества, что их можно, не читая, отправлять в печку. "Всё, что унижено, будет возвышено…" Сфера идиотически-женского расползлась невероятно и безумно, бабские пустяки заполонили атмосферу, и ничтожный, легко решаемый для человека разумного вопрос о тряпках и причёсках разросся до трагической опухоли головного мозга многих носительниц тряпок и причёсок. Но держать наших женщин исключительно в рабочем состоянии, усиленно игнорируя их женскую природу, – это был скверный советский зигзаг, глупый размах вечных наших чёртовых качелей.
О хорошем белье мы ведь даже и не мечтали, мы его не видели – в заморском кино цензура редко позволяла героиням раздеваться до белья. В брошюрах рекомендовали только не носить слишком плотных трусов, чтоб не затруднять кровообращение малого таза. Это суровая правда, но возможно ли жить одной лишь суровой правдой, строго оберегая интересы кровообращения малого таза? Вообще приветствовались тёплые фланелевые штаны почти до колен. В них кровообращение малого таза шло с уже непобедимой силой… Золотые украшения на корню скупала Сфера обслуживания (а то чем заполнять банки, которые они зарывали на своих дачных участках), в продажу золото поступало, но в убогом ассортименте. Платья и пальто ленинградским женским трудящимся (так сказать, "товарищам специального устройства") шила фабрика "Большевичка", выпуская изделия тиражом не меньше 100 000 экземпляров. Помню, эта доблестная фабрика в конце 70-х пошила женские зимние пальто из искусственной овчины с капюшоном, крытые сукном рубинового цвета. Тёплые и удобные, пальто стали насмешкой и проклятием – купившая его за день встречала не менее ста гражданок, одетых в такие же точно изделия. Чего ж мне не знать, когда я сама в этом пальтеце отходила пару лет. Ощущение было такое, что мы все получили некую форму одежды от неведомого начальства, что мы в своих рубиновых капюшонах как войска, что ли, и в этом есть своя логика: не всё ли равно, как ты одет, если главное – это мыться и трудиться. Нечего разными там финтифлюшками разжигать в мужчинах инстинкты.
Что нам было делать? Шить и вязать, больше ничего. Спекулировала в основном Москва, наши замороченные интеллектуальные фарцовщики обеспечивали слишком немногих. (Что там мог нафарцевать Сергей Довлатов?) Стало быть, в ходу оказались старинные забавы рукоделия. Это была эпоха стихийного массового дизайна.
Существовали портные (чаще портнихи), которые имели патент, платили налоги и шили на дому. Кустарные промыслы в косыгинском социализме разрешались, не знаю, почему этот момент сейчас замалчивается, – частное предпринимательство вовсе не было изничтожено под ноль. Платье на школьный выпускной вечер из бело-сероватой ткани "Ландыш" мы с мамой заказали как раз у портнихи на Звёздной улице. Адрес и телефон советских дизайнерш всегда сообщался из уст в уста, никаких объявлений, боже упаси, и при этом гора заказов. Шить было дорого, поэтому сильно ценились бабушки-рукодельницы, у меня была такая – папина мама, Елена Сергеевна. Время от времени в моём жалком гардеробе появлялись умело скроенные и сшитые вещицы – например, тёмно-синяя суконная юбка прямого фасона, совершенно универсальная вещь, я носила её в середине 80-х, как в конце 70-х – с удовольствием и куда угодно. "И в пир, и в мир, и в добрые люди", – как любила говаривать бабушка Антонина.
Конечно, выручали комиссионные магазины, куда сдавали самовяз-самошит, заграничные тряпки и подделки под заграницу – народ же изворачивался как мог, были исправные контрабандисты – моряки и лётчики, кипела Одесса с Грузией и Азербайджаном, где всегда что-то клепали артельно и безостановочно. Какие-нибудь "туфли на платформе" или вдруг входившие в бешеную стихийную моду дамские кофточки из тонкого трикотажа с пышными рукавами. Но вообще модниц было мало, и одевались мы в печальной своей массе ужасно. Таскали по многу лет одно и то же, и ни у кого не вызывало удивления, что женщина имеет, к примеру, два платья. Ну правильно, одно на работу, другое в гости и в театр. "А ты что, хочешь, чтоб у тебя была тысяча платьев, как у Екатерины?" – насмешливо спрашивала бабушка Антонина, почему-то свято убеждённая в этой мифической тысяче платьев покойной императрицы. Понятно, с каким сладострастием девочки рисовали наряды для своих бумажных куколок. Мечтать было не запрещено.
Абсолютной загадкой являлось то, за кого и как выходить замуж. Родители 50–60-х демонстративно устранили всякое о том попечение. Всё, что придумала по этой части бедная мещанская мудрость и здравый народный смысл, – всё, всё было похерено. Неизвестно как, неведомо за кого и когда, полная тьма, и только знай себе крути головой – как, как там оно бывает у людей? Замужество было полностью отдано на откуп власти случая, поэтому большинство браков заключалось по месту учёбы или работы, которые давали хоть какой-то шанс разглядеть и узнать человека.
Напрочь истребили идею "приданого" – какое ж приданое при социализме, когда от каждого по способностям, каждому по труду. А это был мощный регулятор обыденности, которую никогда и никаким образом преодолеть до Страшного суда никому не удастся, если уж не удалось столько веков. В одних культурах собственность даётся за мальчиком, в других – за девочкой, но в любом случае семья имеет стартовый капитал, да хотя бы постельного белья, ложек и тарелок. Разумеется, люди как-то обустраивались – скажем, родители брачующихся скидывались на свадьбу и на какое-то обзаведение, и гости на свадьбе тоже понимали, что должны нести не символические, а настоящие подарки. Но прочного ничего не было. Идею, что, если родилась девочка, надо копить приданое, выдуло революционными ветрами. В революции есть своё дьявольское обаяние, но ведь к 50-м-то годам ясно очертилась невозможность построения коммунизма в одной стране, в другой стране, в никакой стране, так вот бы и свернуть с ложной дороги, как, собственно, и предлагал тихий друг человека А. Н. Косыгин, нарезая народу хоть по шесть соток этой злосчастной земли, чтоб безумцы и дети безумцев ползали по ней на коленках, сажая полезные корнеплоды и заодно вымаливая прощение.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
