Но в интернат Шура не захотел сдаваться, несмотря на талант, порку и тщательные уговоры. Он захотел остаться жить на свободе — в полях, садах и огородах, а также под сенью пихт и дубов. В селе Котовка Магдалиновского района.
Правда, село как место жительства Саша себе отвоевал, а свободы его всё равно коварно лишили. Потому что отдали без согласия в школу, сволочи. Ему ещё и восьми лет не исполнилось, а его отдали. Первый раз в первый класс. И он — делать нечего — туда пошёл, отсидел два урока, а посреди третьего встал со школьной скамьи во весь рост и сказал:
— Блядь, — сказал. — Как мне всё тут надоело.
И покинул классную комнату без разрешения не простившись.
— Надо его вернуть, — сказала учительница непонятно кому. Наверно, себе.
Она тоже покинула класс, догнала, имея длинные ноги, мальчика Шуру и вернула его на урок с применением насилия над личностью особо одарённого ребёнка. И он снова стал ходить принудительно в школу. Где рисовать позволяли только всякую хренотень и только на уроках рисования. А на всех остальных уроках за рисование ставили единицы, колы и в красный угол. И время от времени Шура не выдерживал этого хождения и этих ограничений его дара и уходил в побег. А его отлавливали силами котовской милиции в чине старшины на мотоцикле и водворяли на школьную скамью. Чтобы он на ней, сволочь, сидел и не рыпался.
И вот, классе в пятом, после очередного побега, Шура вывалял себя сверху донизу в саже, явился в таком спорном виде в класс и от буйства фантазии заявил, что он теперь не Шура, а негр.
Педагоги, конечно, восприняли это как знак протеста и отдали его на расправу завучу. А завуч-сволочь, потрогав сажу пальцем и измазавшись, сказал:
— Веди родителей, посмотрим, кто они у тебя. Негры или колхозники.
Отмывали Шуру насильственным путём на школьной линейке перед строем. Тёрли в воспитательных целях мочалкой по лицу всей семьёй при поддержке учительницы до первой крови.
А он через два дня измазал себя мелом. Тоже сверху донизу. И говорит:
— Ладно, так и быть. Я не негр, я — снеговик.
На этот раз до завуча дело не дошло. На этот раз семиклассницы спрятали Шуру от репрессивных мер воздействия в туалете. Там и отмыли для его же собственного блага. Хотя и тоже насильно. Одна семиклассница предлагала даже в унитазе его отмывать, сволочь. Но остальные при невыясненных обстоятельствах не пошли у неё на поводу. И отмыли Шуру под краном. Под холодной водой. Так как горячей воды в школе никогда не было, нет и не будет. Что правильно. Школа — это же не баня, а детское общеобразовательное учреждение.
Наверно, после этого случая Шура решил побыть водолазом. Привязал к спине красный газовый баллон, напялил очки завуча, снял с себя всю одежду и заявил, что он водолаз с аквалангом. Естественно, его с позором одели, поставили двойку за поведение в четверти, а баллон и очки вернули настоящим владельцам.
И тогда Шура сказал:
— Раз в вашей сраной школе нельзя быть негром, снеговиком и водолазом, я ухожу из неё навсегда без оглядки. И из художников ухожу. Чтоб уж заодно.
И он отовсюду ушёл. И пошёл сначала по стопам отцов и дедов, став с годами потомственным пьяницей, а потомственным колхозником не став. Ликвидировали к тому времени колхозы и стёрли с лица земли, сволочи. Да надо признать, в областном центре, куда Шура пришёл по извилистой дороге жизни, их никогда и не было.
А кончил Шура довольно-таки плохо, чего и следовало от него ожидать. От безысходности городской жизни и тоски по счастливому детству он женился. Причём по расчёту женился, сволочь, на директоре винзавода.
Адлер из КСПЛМ
Все говорят «политизация общества, политизация общества», а Лёва хотел жениться. Но не знал, на ком бы ему это сделать. Вот когда он по-настоящему понял, что означают крылатые слова «Знание — сила!». Было бы у него знание, в смысле, знал бы он, на ком, — и жизнь сразу могла потечь вспять по иному руслу. Потому что в старом русле надоело жить Лёве и наскучило, и терпение его лопнуло по всем швам. «Ну неправильная это жизнь, — думал он сам себе, — если даже приметы и пословицы наших уважаемых далёких предков в ней не действуют. Теряя свою силу и соль».
И они действительно не действуют, когда человек живёт самостоятельно без постоянной жены. Вот, допустим, примета, известная в недрах нашего народа с незапамятных времён. О той же соли: «Если соль рассыпалась — значит, к ссоре». Сколько войн кровопролитных и освободительных, и гражданских из-за этой соли началось! А когда ты сам себе господин и хозяин в доме — с кем ссориться? Ссориться не с кем. Хоть пуд соли рассыпь и съешь — всё равно это ничего не добавит к существующему порядку вещей и ничего от него не отнимет.
Или другая гениальная поговорка нашего великого народа-труженика: «Вдвоём и дорога вдвое короче». Тот же специфический эффект. То есть из русской народной мудрости само собой следует, что Лёва, как дурак, всегда ходил по дороге, которая вдвое длиннее. Разве это не обидно и рационально? Ноги же у Лёвы не казённые, а собственные. И у него их не так много, ног.
Да если бы всё ограничивалось только поговорками. А то ведь болезни, и те недоступны. Поскольку существует среди них особая категория, которой, живя один, ну ни за что не заболеешь. Передаётся она, зараза, определённым специфическим путём — от человека к человеку. И болезней таких не две и не три. А много больше. Одна только Всемирная организация здоровья насчитывает их тридцать четыре, или около того — есть, в общем, из чего выбирать.
Болеть этими заразными болезнями Лёва не стремился и не желал — Боже упаси. Но сам факт, что он заведомо лишён общедоступной возможности, сильно его раздражал и внутренне коробил. Неприятно ему было чувствовать себя ущемлённым — в чём, не имеет значения. Важно, что ущемлённым. Как будто он хуже других людей.
Конечно, утверждать, что Лёва совсем один прозябал на этом белом свете, нельзя. Это неправильно и несправедливо будет так утверждать. Потому что он, будучи лишённым кем-то свыше семейной жизни с прекрасным полом, был, как и многие герои нашего сложного времени, не чужд большой политики. Как внутренней, так и внешней. Иными словами, он жил полнокровной политжизнью, для чего состоял в рядах небезызвестной политической силы нового типа. Называлась сила коммунал-социалистическая партия либеральных металлургов. Или более фамильярно — КСПЛМ.
Товарищи по этой КСПЛМ, слыша жалобы Лёвы на внесемейный образ жизни и одиночество, подставляли ему своё плечо, говоря:
— Ты не один, с тобой все наши члены от мала до велика. — И: — Хочешь, мы тебе полы помоем и погладим постельное белье в складчину не хуже любой жены, Тимура и его команды?
Лёва линию своей партии соблюдал с момента вступления в неё, товарищей по партии ценил и был с ними во всём солидарен, но жениться, тем не менее, хотел чрезвычайно. Чтобы обрести в дополнение к партийно-политической ещё и личную жизнь, а также семейный очаг и покой. Тем более партийный строевой устав никому этого не возбранял. Не те сейчас времена и нравы, чтобы возбранять. Невзирая на упомянутую уже сверхполитизацию общества от Москвы до Бреста.
