— Чего там заверять?
— Не знаю, так надо. А потом пойду на историю искусства и романистику.
— А после занятий будешь работать в пункте приема стеклотары.
— За квартиру везде требуют залог. Никто без залога не сдает. Я была у ювелира.
Адам остановился:
— Ты же мне обещала…
— Он их не взял.
— Что?
— Он их просто не взял.
— Что значит, он их не взял?
— Он говорит, они не настоящие.
— Он что, с ума сошел?
— Он сказал, что все камни поддельные.
— Поторговаться хотел.
— Да нет, совсем нет. Он мне сразу всё сдвинул обратно, вообще не проявил интереса.
— Я же тебе говорил, не надо этого делать. Это наказание. Семейные реликвии нужно хранить.
— Генриха ты тоже продал при первой возможности.
— Фамильные драгоценности — это неприкосновенный запас.
— Нам бы он сейчас пригодился. Я не хочу все время жить за чужой счет.
— Дяде Эберхарду это бы понравилось. Кто не работает засучив рукава, плохо кончит.
— Прекрати.
— Ты показывала украшения еще какому-нибудь ювелиру?
— Нет, мне хватило одного.
— Они ведь все равно красивые. Для меня это все настоящее.
— Интересно, она знала?
— Конечно, знала.
— Моя мама не знала. Она прямо взбесилась, когда они достались мне, а не ей. Я подарила одно кольцо Кате!
— Какая ты щедрая.
— Что она теперь обо мне подумает!
— Ты думаешь, она понесет его в ломбард?
— Все равно.
— А как она так быстро нашла квартиру?
— Это ее родственники. Они ей во всем помогают. И еще у нее есть друг, поляк.
— С поляком можно было и проще познакомиться.
— Он тут уже давно живет. Отучился на садовода и на, кого-то еще, скоро диплом защищает. Они с Катей собираются через две недели поехать в Цюрих, могут и нас захватить.
— Ты думаешь, это хорошая мысль?
— Было бы здорово. У него там дела, а мы город посмотрим. Утром — туда, вечером — обратно.
За их спинами раздался велосипедный звонок. Мальчик, которого они видели до этого, обогнал их. Проехав вперед, он прокричал им что-то, чего они не расслышали.
— Я тоже была у врача, — сказала Эвелин.
— У гинеколога?
— Да.
— И как? Все в порядке?
— Да.
— А что тебе Катя дала с собой поесть?
— Мраморный торт.
Адам потянул Эвелин к скамейке на автобусной остановке:
— Пойдем, устроим маленький пикничок.
— Не тут, здесь слишком холодно. Ты и так простужен.
— Что ты имеешь против пикника?
— Ты нарочно хочешь заболеть? — Эвелин прошла несколько шагов вперед и повернулась в сторону Адама. — Где твоя зимняя куртка?
— Это не моя куртка, я ее не надену.
— Тогда купи себе куртку, но так нельзя. Пойдем!
— Нет.
— Раз ты терпишь все эти высказывания Эберхарда, мог бы тогда и его куртку надеть.
— В Лейпциге вчера собралось больше двухсот тысяч, а в Берлине скоро будет огромная демонстрация, абсолютно легальная.
— При чем здесь твоя куртка?
— Правда ведь, мы должны надеяться на то, что у них ничего не получится?
— Не говори ерунду.
— Нет, мы надеемся, что у них ничего не получится, а Эберхард надеется, что у них все получится, — вот какие дела.
— У меня правда другие заботы. Пойдем, пожалуйста!
— Сестрам и братьям с Востока святой Эберхард с удовольствием подарил бы свою куртку.
— Все, пошли!
Адам развернулся и пошел назад. Она смотрела ему вслед. На автобусной остановке он достал из урны газету, расправил ее на скамейке, сел на нее, вытянул ноги и сложил губы трубочкой, словно собираясь засвистеть.
Медленно, очень медленно Эвелин пошла обратно к скамейке. С каждым шагом она, казалось, преодолевала бескрайние пространства. Еще несколько вдохов, и она окажется около него, заглянет ему в глаза и просто скажет те слова, которые были ей очень знакомы и близки, так близки, что ей вдруг показалось бессмысленным произносить их вслух.
51
ЦЮРИХСКОЕ ОЗЕРО И ЗЕЛЕНЫЙ СВЕТ
— Не надо было нам расходиться — я так и знала, что ничего не получится.
— Марек ведь тоже пока не пришел.
— Нам надо было просто подняться на борт, и все. А теперь мы стоим здесь, как дурочки, остались ни с чем!
— Но мы ведь много посмотрели. А в наказание мы сейчас все это съедим и ничего им не оставим.
— Как они называются?
Катя открыла маленькую белую картонную коробочку и приподняла ее, чтобы прочитать голубую надпись:
— Люк-сем-бур-гер-ли, Шпрюнг-ли.
— Так как они все-таки называются?
— Ну, «шпрюнгли», «попрыгунчки» — сами в рот прыгают.
— Розовые — самые вкусные.
— Возьми еще одну.
— Может, оставим им хотя бы по одной?
— Да ладно, еще купим.
— У тебя так много денег?
— Да это всего пара франков. О деньгах мы сегодня не думаем.
— Странно, правда?
— Что?
— Что у нас теперь такие деньги, на которые можно что угодно купить. Ты к этому уже привыкла?
— Эти «шпрюнгли», — проговорила Катя с полным ртом, — невозможно описать, внутри холодные и тают, и вдруг, когда тебе кажется, что все уже растаяло, попадаешь зубами на что-то твердое, это самый классный момент.
— А вершины, снежные вершины, они так светятся, как будто ведут прямо в небо. Иногда мне кажется, Адам живет на другой планете! Я стою перед всем этим и такое счастье испытываю, а он, он этого даже не замечает.
— Ты скормила ему не самую приятную новость.
— Ведет себя, как будто он один на белом свете.
— Вы что, с тех пор правда друг с другом не разговариваете?
— Да.
— Ни словом не перемолвились?
— Вообще ни словом.
— А он хочет ребенка? Что-то ведь он сказал?
— Он спросил, кто отец. А потом сказал, что ему нужно подумать.
