Некоторое время они молча сидели на кровати, не зная, что сказать. Наконец Мейсон не смог больше сдерживаться и задал единственный вопрос, который его волновал:
— И что теперь?
Он не хотел знать ответ. Он не хотел знать ответ. Он не хотел знать ответ.
— Мейсон!
— Да?
— Что бы ни случилось, пообещай мне одну вещь. Пообещай, что доберешься до Ванкувера и почувствуешь океан. Не просто встанешь рядом и посмотришь. А именно почувствуешь.
— Мне плевать на океан!
— А мне нет. Считай это моей последней просьбой.
— Не говори так. Ты не умрешь. Ты отдохнешь, и с тобой все будет хорошо. Давай я все-таки схожу в аптеку — на всякий случай?
— Лучше останься со мной. Не уходи.
Мейсон крепко прижал ее к груди.
— Хорошо.
— Но обещай, что поедешь туда.
— Зачем? Теперь это уже неважно.
Как она может думать о такой ерунде, в то время как у нее даже нет сил, чтобы сесть?
— Для меня важно.
Он решил ей подыграть:
— Ладно. Обещаю.
— Обещай на самом деле.
Надо было догадаться, что она сразу поймет, какова цена его обещанию. От нее ничто не ускользало. В ту ночь, когда Пол рассказал сказку, Синичка поняла, что он уйдет. Поэтому она так расстроилась. И сейчас она не собиралась отступать. Мейсон видел по ее лицу, что она отчаянно хотела, чтобы он поехал к океану. И он достаточно хорошо ее узнал, чтобы понять: если Синичка чего-то по-настоящему хочет, она этого добивается.
— Честное слово.
На этот раз он не врал.
Она слегка кивнула. Они вместе сидели в темноте. Издалека доносился тоскливый, протяжный крик гагары.
— Посмотри на это с другой стороны, — сказала Синичка.
— С какой же?
— Это не конец света.
— Плавали, знаем, — горько усмехнулся Мейсон.
— Знаешь, я очень рада, что встретила тебя, Мейсон Дауэлл, — произнесла Синичка. — Может, если бы все сложилось иначе, ты стал бы моим парнем. В тебе есть что-то особенное. Я бы запросто в тебя влюбилась. И мне бы это понравилось.
— И мне.
Около двух часов ночи Синичка впала в кому. Мейсон взял ее за запястье и почувствовал, как сильно бьется ее сердце. Си взмокла от пота, несколько раз начинала биться в конвульсиях, и Мейсон осторожно ее придерживал. Он укачивал ее на руках и что-то шептал ей на ухо, надеясь, что она все еще слышит.
А утром, когда солнце только-только начало выбираться из-за деревьев, Синичка испустила последний вздох.
Мейсон не пытался вернуть ее к жизни. Он думал только о своем обещании. Без нее океан будет всего лишь соленой водой.
Труднее всего было отпустить ее руку.
Мейсон осторожно разомкнул объятия и подошел к окну. Раздвинул шторы и заморгал, когда в лицо ударил свет.
Стоял прекрасный день. Ярко сияло солнце, на небе ни облачка. Сосны на склонах гор были покрыты свежей зеленой хвоей. На иглах сверкала утренняя роса. В кустах радостно щебетали птички, и по саду возле мотеля прыгала белка, присматривая себе что-нибудь на завтрак.
Хороший день, чтобы умереть.
Мейсон вышел наружу и бездумно обошел здание. На полянке пасся олень; при виде Мейсона он скрылся в кустах. В перекладинах ржавых качелей паук раскинул свою сеть. С бельевой веревки лениво свисала забытая рубашка. Мейсон останавливался и рассматривал все, что привлекало его внимание, но тут же забывал об этом. Наконец он заглянул в сарай и нашел там лопату. Мейсон начал копать землю под деревьями во дворе мотеля.
Солнце так и палило, и рубашка насквозь промокла от пота. Поясница ныла. Кучка земли рядом с Мейсоном все росла, яма становилась все глубже. На ладонях вздулись мозоли; когда они лопались, пот больно обжигал раны. Дважды Мейсон со злостью запускал лопатой в дерево, с мрачным удовольствием слушая, как металл врезается в ствол.
Это была тяжелая работа. Механическая. Ее можно было делать не задумываясь. Вот и отлично. Мейсон не хотел ни о чем вспоминать. Он собирался похоронить свою боль вместе с Синичкой.
Вдруг он понял, что не один.
Неподалеку стоял низенький тощий человечек с выпирающими передними зубами, в грязной бейсболке. Когда Мейсон посмотрел на него, тот поднял вверх большой палец.
— Чего тебе? — Мейсон надавил на лопату, та глубже вонзилась в землю. Он ни капли не боялся этого человечка. Страх был чувством, а все его чувства поглотила застывшая злоба.
— Да ничего, — сказал человечек. — Так, пришел позырить, что это ты тут делаешь.
— Убирайся.
— Ты не очень-то дружелюбный, а?
Мейсон зачерпнул со дна ямы немного земли и швырнул туда, где стоял любопытный:
— Ага.
— Надо поучить тебя манерам.
— Я не намерен драться! — Мейсон понял, что этот человек вряд ли захочет напасть первым. Мейсон был вооружен — если правильно обращаться с лопатой, она может заменить оружие.
— С чего ты взял, что я собираюсь с тобой драться?
— А разве вы не этим занимаетесь? Не убиваете все, что движется? — О чем там говорил Твигги? Об уничтожении человечества?
— Ну, некоторые из нас. Но я-то не из этих. Я-то никого просто так не пойду убивать. Я лучше расскажу правду.
Мейсон перестал копать и выпрямился:
— Знаешь, я то и дело слышу о тех, кто нападает, не сказав ни слова. О ненормальных, съехавших с катушек, и все такое. Но встречаются мне почему-то только такие, как ты, — которые болтают и не затыкаются. Я уже начинаю мечтать, чтобы мне встретился обычный псих, — тогда бы я хоть немного побыл в тишине.
Человечек усмехнулся и сплюнул:
— Спокойствия, значит, хочешь?
— Да. Так что будь добр, заткнись и проваливай! — Мейсон повернулся к нему спиной и продолжил копать.
Но человек не ушел.
— Нафиг ты тратишь время на эту яму? — спросил он. — Это для той девчонки, которую ты накануне сюда притащил? Ничего удивительного. Я бы ее тоже кокнул, выпади мне такой случай. Но зачем ее хоронить? Бросил бы в лесу. Волки бы обрадовались, я уверен.
Мейсон застыл:
— Замолчи немедленно. Ты даже не представляешь, что несешь!
— А что? Ты ее замочил, верно? Потому и яму копаешь?
— Хочешь драки — будет тебе драка! — Мейсон сжал пальцы на рукояти лопаты, не обращая внимания на боль — мозоли полопались и кровоточили.
— Это еще зачем? Я не дерусь с такими, как я!
Мейсон замер:
