Я прекрасно понимаю, что вы, оберст фон Линденау, скорее всего, накажете этого унтер-офицера за братание с противником, однако предлагаю на сей раз закрыть глаза на происшедшее и позаботиться, чтобы он смог поехать домой в отпуск. Лично я считаю, что он наказан достаточно потерей всего во время налета на Берлин.
СТЕПАН КОНСТАНТИНОВИЧ РОДИОНОВ
Генерал-лейтенант
Командир 61-й пехотной дивизии Красной армии[64]».
Это письмо и русские отпускные документы унтер-офицера отправили к нашему командиру дивизии, генерал-лейтенанту фон Рекнагелю[65], чтобы он принял решение по столь необычному делу этого унтер-офицера, который перешел к противнику и получил у него отпуск. В течение нескольких дней весь Двадцать седьмой полк с беспокойством ждал исхода. Русские постоянно спрашивали по громкоговорителю, получил ли отпуск этот человек, и всякий раз нам приходилось отвечать, что нет. По этому поводу заключались пари. Большинство из нас думало, что унтер-офицера расстреляют. Его были просто обязаны наказать. Избежать этого, не переписав всего военно-уголовного кодекса, было невозможно.
В конце концов наше беспокойное ожидание кончилось: унтер-офицер получил отпуск и три дня строгого ареста за самовольное оставление своего поста. Отбыть арест ему предстояло по возвращении.
Были у русских и более грубые методы пропаганды. К примеру, так называемые «радиопередачи». Начинались они шаржем на одну из немецких радиопрограмм, зачастую очень вульгарным, но тем не менее остроумным и впечатляющим. Затем следовал концерт. Хорошо поставленным голосом диктор объявлял:
— Теперь слушайте концерт по заявкам. Сперва композиция на легких инструментах.
После этого два десятка пулеметов и легких минометов открывали огонь и сносили бруствер нашей траншеи, обдавая нас комьями земли.
— А теперь, уважаемые слушатели, вы услышите фантазию на «сталинском органе»[66].
В следующий миг казалось, что настал конец света; выматывающие душу реактивные снаряды пресловутых «органов» с воем падали на нас и оглушительно взрывались.
— А для торжественного финала мы выбрали попурри на всех инструментах нашего большого, хорошо сыгранного симфонического оркестра.
О, этот насмешливый, непринужденный голос!
Весь сектор дрожал от ужаса при урагане, который затем обрушивался на наши позиции. Мы припадали к земле, и каждый наблюдал за соседом, чтобы нокаутировать его при первых признаках безумия.
В немецкой армии были различные подразделения русских добровольцев. Кроме пресловутой изменнической армии генерала Власова существовали полки казаков, сущих дьяволов в обращении с попавшими к ним в лапы русскими. Однако самым ужасным был женский батальон. Эти гарпии раздевали своих пленников, привязывали к столу или койке, потом распаляли бедняг, покуда они волей-неволей не обретали способности удовлетворить скотскую похоть этих тварей. Оргия обычно кончалась тем, что они либо отрезали пенис жертвы и совали ей в рот, либо разбивали молотком яйца. Порта однажды был свидетелем последнего, и в ту же ночь семеро этих женщин получили пулю в голову из его снайперской винтовки.
Когда русские брали в плен кого-то из этих казаков или Flintenweiber[67], то платили им той же монетой. Процветал и разрастался, как грибок, самый отвратительный садизм. Были еще украинцы, пошедшие в независимые батальоны СС, или поступившие индивидуально в немецкие полки и прозванные «хиви» (Hilfswillige)[68], все они становились все более отчаявшимися, несчастными по мере того, как война шла к неизбежному и для них пугающему концу. Они по расчету или по убеждению поставили не на ту лошадь, и осознание этого превращало их в безумных зверей.
Иногда эти дезертиры не выдерживали немецкой дисциплины и перебегали обратно к русским. Как там поступали с ними, узнать нам не удалось. Очевидно, вешали за государственную измену. Потом русские положили этим переходам неожиданный и радикальный конец. Они возвращали всех русских и украинских дезертиров, сажая их в самолеты и сбрасывая над немецкими позициями. В нагрудном кармане каждого лежал желтый армейский конверт с накладной на груз:
«Особый отдел №174 настоящим возвращает добровольца из батальона СС Бориса Петровича Тургойского, родившегося 18 марта 1919 года в Тифлисе.
Он дезертировал 27 декабря 1943 года под Лебедем[69]из 18-го батальона СС и взят в плен 192-м пехотным полком Красной армии.
Этого дезертира возвращает немецкой армии лейтенант Барович, летчик советских военно-воздушных сил.
Расписка
Настоящая расписка подтверждает получение дезертира
Звание....... Фамилия....... Часть.......
Просим по заполнении вернуть расписку ближайшему подразделению Красной армии».
Такие жестокости действовали ошеломляюще. Я долгое время пребывал в состоянии странного, тупого смирения и был готов разделить веру своих товарищей, что мы все обречены, что все на свете яйца выеденного не стоит, поскольку все без исключения люди злы и низменны.
Гауптман фон Барринг начал пить.
ОСТАВЛЕНИЕ КИЕВА
Ничто, кроме пулемета, не было снято. Мы схватили крестьянина и спросили, как, черт побери, у него в сарае оказался немецкий танк. Он охотно показал нам бумагу, где было написано по-немецки:
«Мы, экипаж, продали эту коробку крестьянину Петру Александровичу за корову, то и другое в хорошем состоянии.
Хайль Гитлер!
Поцелуй нас в …, дорогой член партии».
На Украине почти в каждом крестьянском дворе, большом и маленьком, можно было найти немецкую легковую машину или другое транспортное средство.
Причиной, по их словам, явилось то, что на околице деревни был убит унтерштурмфюрер СС. В назидание остальным командир эсэсовцев приказал повесить всех мужчин и женщин в возрасте от четырнадцати до шестидесяти лет. Их поместили в два грузовика, грузовики подъехали задом к виселицам; людям надели на шеи петли, и грузовики отъехали.
