Всё шло точно по задуманному плану: с орками надо говорить именно так, чтобы они ни слова не поняли. Может, тогда вам посчастливится выжить при встрече.
— А, — орк промычал, а потом кивнул с умным видом. В общем-то, это у него не вышло. — Тогда проходи. Трыш тебя проводит.
— Благодарю, — Лас направился за низким орком, вошедшим в особняк.
Сразу за дверью открывался просторный холл, заставленный всякими вазами и статуями. Стен не было видно за десятками и сотнями картин, на них висевших.
— Миленько, — хмыкнул Лас, поднимаясь по мраморной лестнице.
Миновав несколько комнат, они оказались у лакированной кедровой двери, из-за которой слышались голоса.
Орк кивнул на дверь, и Лас вошёл внутрь.
Комната, как и весь остальной дом, была обставлена статуями, вазами… Словом, могла стать иллюстрацией к выражению «полное отсутствие вкуса». Примерно четверть всего пространства занимал стол из морёного дуба, за которым сидел сам владелец дома.
Широкоплечий орк с еле выпиравшими изо рта клыками и тараканьими усиками гладил ручного ящера, отчитывая какого-то человека.
— Я же, — Грыш говорил медленно и тихо, хрипя, но человек при этих словах побледнел и ссутулился, — говорил, что подати надо приносить в срок? Что будет, если каждый принесёт деньги, когда ему заблагорассудится? Этот город развалится! Ты же не хочешь, чтобы твоя лавка развалилась?
— Нет, Дон, — человека пробил пот.
— Вот и хорошо, — орк вздохнул и посмотрел на Ласа. — Можешь идти, а с этим эльфом я ещё поговорю.
— Я…
— От Пайка Айка? — сразу перешёл к делу Дон.
— Да. Похоже, об этом скоро станет известно всему городу?
— Мне — да, остальные меня не волнуют. Что там этот твой кандидат предлагает, если не считать всякого мусора?
— Убрать, — Рас заранее приготовился к этому разговору. Впрочем, как и ко всем остальным. — Городскую стражу с северных ворот, а также сократить число стражников в ночных патрулях.
— Да? — вот теперь орк показал своё истинное лицо: мелкого воротилы воровского мира захолустного городка, в меру расчётливого. Но при этом недостаточно умного, чтобы понять, что все эти обещания Лас сам придумал. — А налоги он смог бы скинуть? Скажем, на торговлю оружием?
— Вчетверо, Дон, — Лас поздравил себя с победой. Дело было в шляпе.
— Тогда передай Айку, что я проголосую за него!
— Великолепно, Дон! — Лас бочком вышел из комнаты и со всей возможной скоростью направился к городской колокольне.
Через двадцать минут эльф уже поднимался по винтовой лестнице, прорезавшей всю колокольню изнутри. Несколько досок прогнило настолько, что Ласу приходилось упираться в кладку, надеясь не провалиться вниз.
Едва эльф приоткрыл дверь с выцарапанным на ней изображением шляпы, как в него полетела крохотная молния. К счастью, представитель Пайка Айка в последнее мгновение успел прижаться к стене.
— Пошёл вон отсюда! Я не собираюсь у тебя ничего покупать! — раздался гневный стариковский возглас.
— Мэтр Джаф, я пришёл от кандидата в Городской совет Пайка Айка и не собираюсь Вам ничего продавать!
— Так ты не торговец? — голос мага казался озадаченным. — Тогда заходи.
— Благодарю, — Лас вытер холодный пот, проступивший на лбу, и, секунду помедлив, зашёл в комнату.
Помещение было в ужаснейшем состоянии. Среди обшарпанных стен, с которых уже давно слетела побелка, в углу приютились кровать и изъеденный жучком комод. На месте двух ножек были стопки книг.
Окна оказались весьма узкими. Ни стекла, ни ставень не было, и комнатой властвовал сквозняк.
Но сам маг выглядел даже хуже. Джаф Серебряк кутался в дырявую мантию, некогда и вправду сверкавшую серебряными нитями, но с течением времени ставшую цвета старого мешка, в который зашивают умерших заключённых.
Сальные волосы мага безнадёжно спутались: они явно много лет не видели ножниц цирюльника и порядочного гребня.
Но больше всего поражали глаза Серебряка: голубые-голубые, как небо над морем в ясную погоду, и такие же глубокие.
— Говоришь, от кандидата пришёл?
— Да, от Пайка Айка.
— Ага, значит, о старике Джафе ещё не все успели забыть.
Маг прислушался к чему-то и, неожиданно развернувшись, кинул в окно огненный шар. Лас успел почувствовать запах горелого мяса и сожжённых перьев.
— Голуби. Ненавижу голубей. Они везде. Они гадят. Они лезут тебе в кровать ночью. Они царапают крышу, издавая невыносимые звуки… Так что же он предлагает в обмен на мой голос?
— Пайк Айк собирается вернуть Вам старую башню, мэтр, — сейчас эльф почти что раскаялся, что приходилось врать этому человеку. Но что ж, ведь это правда жизни…
— Мою, — дыхание мага перехватило, — башню? Мою любимую башню? Мою миленькую, чистую, тихую башню? Где нет ни колокольного звона, ни мерзких голубей? А что насчёт этих омерзительных животных? Пайк что-нибудь собирается с ними делать?
— Голубей? — Лас ненавидел подобные повороты разговора. Он не ожидал, что Джаф спросит про это. Хотя мог бы и догадаться. Теперь придётся как-то быстро выкручиваться. А эльф так не любил отходить от задуманного! — А голубей решено уничтожить во всём городе и его окрестностях.
— А колокольня?
— Все колокола снимем. А звонаря посадим в тюрьму на пожизненный срок.
— Так Вы проголосуете?
— Проголосую? О чём ты? — маг нахмурился. Он явно ушёл в мечты о рае на земле: никаких голубей. Никах колоколов, никаких звонарей… Но через мгновенье лицо Джафа снова прояснилось. — Да, конечно.
— Вот и славно, мэтр…
Поздно вечером Лас вернулся к Пайку Айку.
— Все обещали проголосовать за Вас, сэр Айк.
— Замечательно! Надеюсь, что они исполнят свои обещания!
— Кстати, а что насчёт обещанной платы за мои труды?
— А ну, да, конечно! — Айк осклабился. — Получишь, как только меня изберут!
Эй, на Перекрёстке!
«Работа, в общем-то, была не самая пыльная — и при том довольно-таки интересная» — бедняга Лас, маявшийся от скуки, сочинял мемуары. Для потомков и, естественно, мысленно: под рукой банально не нашлось ничего, чем и на чём можно было бы написать хотя бы строчку. Песок под ногами и туфли с острыми как шило храброго портняжки носками не в счёт.
«Попал я сюда по невероятнейшему стечению потрясающе удачных случайностей…» — вот и вторая «строчка в лыко»…
Нет, Лас практически не врал: именно стечение — и именно случайностей. А вот эпитеты он вставил для красного словца, для, так сказать, осознания читателем всей радости жизни великого современника.
