Сунув перчатки в карман толстовки, я вернулся к стойке, под которой Морриган все также играла со своей куклой, заставляя ее плясать по полу.
Я чувствовал запах и ледяной холод кожи мертвой девушки, призрачные испарения плыли по комнате, пропитывая и меня.
Морриган сладко мурлыкала над своей куклой, и мне впервые захотелось ее пнуть.
— Как ты могла позволить им так поступить с Эммой? Я думал, мы договорились, что ты оставишь ее в покое, если я соглашусь работать на тебя! Я думал, они с Джанис подруги!
Морриган посмотрела на меня гневно.
— Ты сам решил обратиться к моей сестре! При первой же возможности ты побежал к ней! Она уничтожает этот город, а ты пошел к ней на поклон! — Она бросила куклу за ножку стола. Кукольная голова глухо стукнулась об пол. — Они не захотят добровольно воздавать нам почести, если у них горе. Они будут поглощены своей трагедией, своей болью и не станут любить нас!
— Знаешь, вообще-то все случилось из-за тебя. Это ты разозлила Госпожу, когда украла у нее мою мать!
Морриган подвернула под себя ноги, подобрала куклу и прижала ее к груди.
— И теперь город болен. С каждым годом становится все хуже, дома рушатся, уничтожен дом Божий, даже рельсы и эстакады ржавеют.
Я выдохнул сквозь зубы и протянул ей язычок от молнии.
— Они собираются убить трехлетнюю девочку. Не воина, и не короля. Всего лишь девочку — такую же, как ты.
Морриган взяла у меня крошечного пластмассового мишку, покрутила в руках. Потом подняла глаза, и я увидел ее острые блестящие зубы.
— Нет, не такую, как я. Ничего похожего. Вообще-то, я довольно выносливая. Но у нее, конечно, крови будет побольше.
Когда я нашел в себе силы заговорить, то очень сухо спросил:
— Что с тобой?
Морриган положила куклу на колени и посмотрела на меня исподлобья, сжимая в кулачке пластмассовый язычок молнии.
— Ты всегда выбираешь их, а не нас! Все время, во всем!
— И буду продолжать это делать! Пойми, дело не в выборе! Госпожа давно выжила из ума, а ты знаешь, как ее остановить. Скажи, что я должен сделать, чтобы спасти Натали!
Мне показалось, что Морриган всерьез задумалась над моими словами. Потом взглянула на меня лукаво.
— Мертвые — они и есть мертвые, — сказала она. — Но моя сестрица сама холодная, как ледышка. Порой ей трудно заметить разницу.
— Замечательно, и что это значит?
— Только то, что всегда можно найти ничейного ребенка, умершего в чужой кроватке, похороненного в чужой одежде и ждущего, когда его используют для дела.
Она улыбалась до ушей, и на этот раз я не мог понять, откуда исходит жестокость — от самой Морриган или только от ее улыбки.
— Нет, — я покачал головой. — Ты говоришь не о детях. Ты говоришь о трупах. О разграблении могил.
— Называй, как хочешь! Ты спросил, как я это сделала, и я тебе ответила. Ночь была долгая, в гостиной моей сестры полно мертвой красоты, так что я просто заменила живую красавицу мертвой, и прошло несколько часов, прежде чем Госпожа об этом догадалась. Прежде, чем она поняла, что ее сокровище исчезло, а молчаливое дитя в ее гостиной было одной из наших.
Я сделал глубокий вдох, чтобы справиться с тошнотой.
— Расскажи как! Как ты смогла убедить ее в том, что это… было настоящее тело?
Морриган с улыбкой покачала головой.
— Миленький, но ведь оно и было настоящим! В чем проблема?
— Как ты сделала это достоверным? Я хочу сказать, как можно заменить живое… неживым?
Морриган задумчиво замурлыкала себе под нос, раскачиваясь и вертя в руках пластмассового мишку.
— Наши детки гниют, но не так быстро, как их. Они у нас шустрые ребята, эти несостоявшиеся подменыши!
Возле камина синюшные девицы шептались и хихикали, заплетая друг другу ломкие волосы в тощие косички. Та, которую я поцеловал, бросила на меня быстрый взгляд. Потом отвернулась и потупилась.
Морриган встала с пола, держа в одной руке свою уродскую куклу, а в другой — пластмассовый язычок от молнии. Она выглядела, как маленькая девочка — вся такая странная и старинная — только зубы у нее были злые, а глаза огромные и черные, как ночь.
— Я не твоя хранительница, отныне я тебе больше ничего не должна. Если хочешь перейти дорогу моей сестрице, дело твое, но ты должен знать цену. Всегда нужно представлять себе последствия своих поступков.
— И какова цена?
Она выронила куклу, и та шлепнулась на пол как морская звезда, раскинув в стороны руки и ноги.
— Если ты после своей утренней выходки этого не понял, то я тебе точно этого не скажу!
Она улыбнулась и протянула мне пластмассового медвежонка. Я помедлил секунду, потом взял его.
Глава двадцать седьмая
ПРОБУЖДЕНИЕ МЕРТВЫХ
Когда я вошел в дом из сырости и тумана, то первым делом с радостью заметил на вешалке черное отцовское пальто. Отец сидел на кухне, спиной к двери. На плите кипел чайник, на столе стояли чашки, но Эммы рядом не было, и я не решился войти и спросить, как он.
Потому что его плечи были такими поникшими. А голова склонена, словно он молился. Молился или плакал, а я, так уж вышло, не был силен ни в том, ни в другом. Поэтому я снял ботинки и пошел наверх.
Комната Эммы напоминала свалку из книг и пластиковых горшочков с проростками и черенками. Книжные полки высились до самого потолка, на стенах висели приколотые кнопками открытки и вырезанные из журналов фотографии садов и оранжерей.
Эмма с ногами сидела на кровати, так крепко обхватив себя руками, что ее плечи казались совсем узенькими. К ее рукам уже вернулся обычный цвет, все порезы и ожоги она заклеила пластырями. Когда я вошел, она встревоженно вскинула глаза.
— Привет.
Я не нашел в себе сил ответить. Мне хотелось спросить, почему она не внизу, с папой. Руки у нее опять стали живыми и розовыми. Утреннее нападение синюшных девиц не причина отсиживаться в своей комнате, когда в доме горе.
Все вокруг пропиталось запахом дыма. Моя одежда, волосы. Эммины джинсы валялись на полу, и я чувствовал исходящий от них смолистый дух горелой кровли и медной проводки.
Эмма, прямая, как палка, сидела у изголовья кровати, обхватив себя руками.
— Почему они так поступили со мной?
— Потому что я кое-кого здорово разозлил.
— Это того стоило? — Она отвернулась, спрятав от меня лицо, и посмотрела в окно. Я не знал, что ей ответить. Порой мне казалось, что да, но, с другой стороны, разве я чего-то добился?
— Я принес твои перчатки, — я вытащил их из кармана толстовки и бросил на постель рядом с Эммой — розовые, грязные, все в земле.
