Низость ведет нас неизведанными путями.
Я попытался смыться через боковой выход, расположенный возле лавки с подарками, но какой-то эрцаина в форме приказал мне не отходить от него: они хотели отвезти меня в комиссариат, чтобы я сделал заявление.
Я попросил позволить мне сходить в туалет, потому что у меня расстроился желудок. Он проводил меня на первый этаж. Я зашел в одну из уборных, а полицейский остался у двери кабинки; по крайней мере он позволил мне закрыться на щеколду.
Я открутил металлический цилиндр, защищавший рулон туалетной бумаги. Я бесшумно открыл щеколду, резко распахнул дверь и ударил его цилиндром в середину красного берета – множество раз подряд, до тех пор пока он не упал без чувств.
Я никогда не думал, что способен на что-то подобное.
Я вышел из уборной и, прижимаясь к стене, добрался до одной из террас, откуда и скрылся. На ней никого не было. Я перепрыгнул через перила, а потом поднялся на улицу по одному из газонов. Несмотря на пробку, мне удалось сразу же поймать такси.
3
– Думаю, теперь я, к несчастью, понял, – сказал я таксисту.
– Вам это нелегко далось. Но не огорчайтесь, в здешних краях есть варианты и похуже, уверяю вас, – я-то знаю, о чем говорю. По крайней мере вам досталось более или менее удобное место.
– Самое странное, что, несмотря на то что я уже понимаю, что со мной произошло, перспектива меня не ужасает. Если хотите знать, она меня даже не печалит.
– Это результат своего рода телепатической анестезии. Мы обычно применяем ее. Любезная услуга фирмы.
– Значит, устрицы все-таки были отравлены, Астигаррага не шутил.
– Вроде так… Хотя причина развязки – можем мы это так назвать? – могла бы быть и иной.
– Я умер или нахожусь в коме?
– А какая разница, с практической стороны?
– Мне-то не все равно. Если я нахожусь в своего рода коме с галлюцинациями, вызванными ядом, я могу однажды проснуться, как это произошло с ним. Ну, признаю, его случай несколько отличался от моего… Если же я умер, значит, нет пути обратно.
– Как вам угодно. Для меня это не имеет значения.
– Когда это случилось со мной? Не говорите… дайте я сам догадаюсь… Я знаю: вскоре после того, как я сел в ваше такси, когда почувствовал тошноту. Это было нечто большее, чем тошнота, верно?
– Или когда вы зашли в уборную в «Гуггенхайме». Это все тоже мелочи.
– Вам не кажется, что вы ведете себя нелюбезно?
– Разумеется, так и было задумано; это составляет часть моей подставной личности.
– А почему такси и таксист?
– Ну, у меня есть свое чувство юмора, хотя люди в это и не верят. Вонючее такси и таксист-зануда – это достойное чистилище для вашего дурацкого сознания.
– Бесконечная поездка по этому черному шоссе в вашей, и ничьей больше, компании кажется мне скорее адом, чем чистилищем… Знаю, вы сейчас скажете мне, что это как мне угодно.
– Не смотрите на все так пессимистично, приятель. Мне свойственно не только чувство юмора, но и рождественское настроение. Поскольку я забрал вас как раз в районе этой даты, я хочу сделать вам подарок, чтобы вы не чувствовали себя таким одиноким.
Метрах в ста впереди я различаю желтоватый огонек. Когда мы приближаемся, я вижу, что это фонарь, под снопом лучей которого ждет Асти, все еще переодетый Оленцеро, с моим дорогим Мило на руках.
Таксист останавливает машину, мои товарищи забираются внутрь и садятся рядом со мной.
– Так лучше? – спрашивает таксист.
– Благодарю вас за заботу.
Мило спрыгивает с рук Асти и устраивается у меня на коленях. У него сухая и очень холодная мордочка.
– Мне бы хотелось переодеться, но уже не было возможности, – говорит мне этот ряженый Оленцеро.
– Ладно, думаю, я это как-нибудь перенесу. Твоя овчинная пастушья безрукавка воняет не хуже, чем обивка в нашей ладье Харона… А вот чего бы мне хотелось… Простите, не сочтете ли вы, что я злоупотребляю вашей любезностью, если я попрошу вас выключить эту бесконечную передачу по радио с вильянсико? – спрашиваю я таксиста. – Это действительно мука.
– Мне жаль, но я не могу доставить вам такого удовольствия. Радио – это часть образа вредного таксиста. Впрочем, рекомендую вам подождать, вот увидите, если есть важные новости, они их передают, – заверяет он меня, увеличивая громкость приемника.
Ненавистный голос поддельного диктора говорит:
– Сообщают о пожаре в известном баре авторских закусок «Карта полушарий Бильбао». Заведение, расположенное на улице Итурриса, полностью выгорело. Кажется, катастрофа случилась из-за газовой плиты, которую какой-то дурак оставил включенной.
– С Богом.
– Прошу вас избегать неблагозвучных выражений такого рода в моем такси, если хотите, чтоб мы поладили. Хотя я, в сущности, нейтрален, мне более симпатичен романтизм губительных сил, и я предпочитаю образ падшего ангела.
– Извините.
Я до сих пор не заметил, что медальон со святым Христофором превратился в пирата Веселого Роджера, в то время как эмалированное панно с эмблемой Эускаль Эрриа стало логотипом «Кока-Колы»; у нашего хозяина, несомненно, особое чувство юмора.
– Я оставил духовку включенной… Я начал читать твою рукопись, и у меня из головы вылетело, как святой на небо улетает.
– Я вижу, вы упорствуете, – говорит таксист. – Предупреждаю, я могу сменить декорации асфальтированного шоссе на сельскую дорогу с выбоинами, запахом навоза и осами в машине.
– Это больше не повторится… «Карта полушарий» превратилась в пепел… По правде говоря, так лучше: чтобы эта мечта исчезла вместе с нами.
– И, кажется, в итоге мой послужной список убийцы не достанется потомкам. Никто о нем не узнает, кроме тебя… И таксиста, конечно.
– Тебе это важно?
– Вовсе нет. Я всегда был скромным человеком. Кроме того, как только тебя охватывает темная инерция, совесть освобождается, и исповедь теряет всякую искупительную ценность. С другой стороны, как акт покаяния она оставляла желать лучшего. Быть может, я даже подсознательно написал ее только для того, чтобы ты прочитал.
– Ты меня смущаешь.
– Ты тоже не особенно обращай на меня внимания, помни, что я сумасшедший.
– Это точно, я все время забываю. Почему мне так сложно помнить об этом?
– Полагаю, скорее из теплых чувств ко мне, чем из скептицизма… О чем я искренне сожалею – так это о том, что ты съел отравленные устрицы, хотя тебе и досталось по заслугам за то, что сунул нос не в свои дела.
– Я, в свою очередь, сожалею о дырках, которые в тебе проделали по моей вине. А устрицы ты мне можешь компенсировать, открыв мне наконец секрет кляра.
