У Брунетти не было никаких контактов и связей ни в одном из остальных городов, значившихся в полученном от СИП списке, но информации от Линчианко было более чем достаточно, чтобы представить себе, что там происходит.
Читая книги по истории Рима и Древней Греции, он неизменно поражался тому, с какой легкостью древние принимали рабство. Он, конечно же, понимал, что тогда правила ведения войны, равно как и экономическая основа, на которой строилось общество, были иными; знал, что рабы были в равной степени доступны и необходимы. Отчетливое сознанье, что то же самое может произойти и с тобой, если твоя страна проиграет войну, вероятно, и заставляло мириться с подобным явлением. Ведь, в конце концов, один виток колеса фортуны, и вот — ты уже не господин, а раб. Так или иначе, никто из великих мыслителей древности не выступал против рабства: ни Платон, ни Сократ, а если кто-то и выступил, то нам об этом ничего не известно.
Сегодня, насколько Брунетти было известно, против рабства тоже никто не выступал, вот только причина была другая: люди считали, что рабство как таковое перестало существовать. Он столько раз слышал, как Паола, высказывая свои радикальные политические взгляды, употребляла клише, вроде «капиталистическое рабство» или «цепи экономической зависимости», что уже перестал обращать на них внимание. И вот теперь они всплыли в его памяти, ведь то, о чем рассказал его филиппинский коллега, иначе как рабством не назовешь.
Стремительное течение его мыслей было прервано назойливым жужжанием: ему пытались дозвониться по внутреннему телефону.
— Слушаю, синьор, — сказал Брунетти, сняв трубку. Нетрудно было догадаться, кто мог так настойчиво его искать.
— Мне надо с вами поговорить, — раздался в трубке раздраженный голос Патты.
— Сейчас иду.
Синьорина Элеттра уже ушла, так что Брунетти пришлось входить в кабинет к начальнику, не выяснив, чего ожидать. Хотя, по правде сказать, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: ничего хорошего ожидать не приходится.
На сей раз объектом недовольства Патты оказался вовсе не Брунетти. От него требовалось просто донести это недовольство до более низких чинов. Патта предложил Брунетти присесть и начал:
— Есть там у вас один сержант…
— Вьянелло?
— Да, он.
— И что же, по-вашему, он натворил? — спросил Брунетти и сам почувствовал, сколько скепсиса было в этом вопросе, но сказанного не воротишь.
Эта выходка явно не прошла незамеченной.
— Он вел себя оскорбительно по отношению к одному из своих подчиненных.
— К Риверре? — спросил Брунетти.
— Так вы были в курсе и ничего не предприняли по этому поводу?
— Я не в курсе. Я просто знаю, что если кто-то из наших сотрудников и заслуживает строгого обращения, то это как раз Риверре.
Патта взмахнул руками в раздражении.
— Мне поступила жалоба на вашего сержанта от одного из офицеров.
— От лейтенанта Скарпы, вероятно? — уточнил Брунетти, не в силах скрыть неприязненного отношения, которое питал к этому сицилийцу, переехавшему в Венецию вслед за своим шефом, вице-квесторе, и служившему не только его помощником, но и шпионом.
— Не важно, чья была жалоба. Важен сам факт.
— Речь идет об официальной жалобе?
— Это не имеет значения! — гаркнул Патта в порыве гнева. Все, что было Патте не по нутру, объявлялось не имеющим значения, вне зависимости от того, что это такое. — Мне ни к чему неприятности с профсоюзами. Они такого не потерпят.
Брунетти передернуло при очередном проявлении необычайной трусости начальника, он даже чуть было не спросил, есть ли в мире хоть какая-то угроза, которая не заставила бы его прогнуться, но потом вспомнил, как опасен бывает гнев дураков, и сказал только:
— Я с ними поговорю.
— С ними?
— Да. С лейтенантом Скарпой, сержантом Вьянелло и офицером Риверре.
Брунетти заметил, что Патта открыл было рот, чтобы возразить ему, но передумал: не важно, в конце концов, будет ли эта проблема решена, важно спихнуть ее с себя, да поскорее. Так что вместо возражений вице-квесторе задал вопрос:
— А как там у вас с делом Тревизана?
— Работаем.
— И как продвигаетесь? Новости есть?
— Пока что не много. — По крайней мере ничего такого, чем Брунетти хотел бы поделиться с Паттой.
— Что ж, ладно. Разберитесь в этой истории с Вьянелло и доложите мне. — С этими словами Патта вновь погрузился в лежавшие перед ним документы, что было равнозначно вежливому разрешению уйти.
Синьорины Элеттры на месте по-прежнему не было, так что Брунетти решил спуститься к Вьянелло. Сержант сидел у себя в кабинете и читал свежий номер «Газеттино».
— Что там у вас со Скарпой? — спросил Брунетти.
Вьянелло скомкал газету, швырнул ее на стол и с силой хлопнул сверху ладонью, сопроводив это совершенно голословными обвинениями в адрес матери лейтенанта Скарпы.
— Так что же все-таки случилось?
— Я разговаривал с Риверре, — начал он, пытаясь одной рукой распрямить смятые газетные странички, — и тут вошел лейтенант Скарпа.
— «Разговаривали», значит?
Вьянелло пожал плечами.
— Риверре меня прекрасно понял. Он знал, что должен был как можно раньше сообщить вам имя той женщины. Это я ему и втолковывал, когда вошел господин лейтенант. Ему не понравилось, как я разговариваю с Риверре.
— Что именно вы говорили?
Вьянелло сложил газету пополам и еще раз пополам, потом отодвинул ее на край стола.
— Я называл его идиотом.
Брунетти прекрасно знал, что Риверре именно таковым и являлся, поэтому ничуть не удивился.
— И что он сказал?
— Кто? Риверре?
— Нет. Лейтенант.
— Сказал, что разговаривать с подчиненными в таком тоне непозволительно.
— Это все, что он вам сказал?
Вьянелло молчал.
— Сержант, это все, что он вам сказал? — повторил Брунетти.
И снова в ответ тишина.
— Что вы ему сказали?
— Ничего особенного, — сказал Вьянелло извиняющимся тоном. — Я сказал ему, что это наше дело, мое и моего офицера, и что его это не касается.
Брунетти не стал терять времени, объясняя Вьянелло, как глупо он поступил: тот и сам это прекрасно понимал.
— А что Риверре?
— Он подошел ко мне чуть позже и сказал, что, насколько он помнит наш разговор, я рассказывал ему анекдот про сицилийца, — тут Вьянелло позволил себе едва заметно усмехнуться, — а лейтенант, Риверре точно это помнит, вошел как раз тогда, когда я произносил финальную фразу про то, какой этот сицилиец тупой. Так вот, лейтенант нас не понял, мы ведь говорили на венецианском диалекте, и решил, что это я так Риверре обзываю.
