дивана и испуганно хлопала ресницами.
— Все так говорят…знают же…и я это…
— ЧЕГО? — уже ревел я на нее как медведь.
— Все знают… говорят…, - как в бессознанье бормотала она. Дура уже поняла, что ляпнула что то не то и начала мелко и не наигранно трястись и всхлипывать.
Я стоял напротив нее голый и просто глотал воздух ртом, не в силах издать не звука.
Испытывал целую гамму чувств. Сначала не поверил, потом мне стало страшно, потом захотел убить кого нибудь, а потом как обычно сбежать. Все эта гамма отражалась на моем лице и подруга считывала ее, но не знала как интерпретировать и расшифровать ее. И это конечно пугало ее до икоты.
Так вот оно в чем дело…
Меня считают муром! Если и был в этом гребанном и проклятом мире кто то, кого ненавидели, боялись и презирали больше чем тварей, то это конечно — МУР.
Изгои и предатели людского рода. Готовые распотрошить человека, убить за грамм золота, подставить… Только по подозрению в том, что ты являешься муром, проламывали череп киркой или выпускали в тебя всю обойму.
Иногда в наш стаб, что в тот, что в этот, забредали редкие бродяги, искатели приключений. В своих одиночных вылазках в город, я тоже их видел, издали. Они всегда передвигались осторожно, малыми группами, иногда в одиночку. Я, понятное дело, знакомится с ними не спешил, кто их знает кто это и что у них на уме? Они, если и видели меня, тоже в объятия не кидались. Соблюдали осторожность. У всех свои дела.
Если они забредали к нам, Карел, всегда размещал их рядом с собой, беседовал с ними о чем то. В народ они никогда не допускались. Мне их даже разглядеть ни разу толком не удалось.
А так всегда хотелось с ними потрепаться. Узнать, что, где, как? Может они знают больше чем я, да наверняка больше.
Именно от них, как я понял, была получена информация о мурах. Которые собирают золото, спораны и потрошат честной народ. Причем потрошат в буквальном смысле этого слова. Продают потроха и золото, каким то неведомым внешникам, в существование которых почти никто не верил, которые умели выходить из стикса в «нормальный» мир. Те делали из кишков бедолаг сыворотку и продавали ее за бешенные деньги, горох и доселе невиданный никем из нас жемчуг.
А золото, оно везде золото.
Во внешников я верил слабо, до недавних пор… А вот в существование муров верили все, сразу, безоговорочно. В любой самый кошмарный и неправдоподобный слух о них. Так уж устроен человек, любит страшные истории и верит в них. Наверное это из детства идет, от историй про череную-черную комнату с черным-черным гробом, а может еще раньше. Ведь в плохое верится сразу, а вот в хорошее…
Вот зачем Карел меня подселил рядышком с собой! Вот зачем он собирает склад оружия! Вот почему Бугор от меня нос воротит и моя тяга к бесполезным здесь золотым украшениям, становится для всех понятна.
Ну конечно, золото!
А что еще можно подумать?! Ведь куда то я его скидываю. А кому оно еще нужно?
Ох и Карел. Ох и жук.
Это что ж, он думает, что я МУР, и решил через меня контакт с ними наладить? Население стаба на фарш пустит, если те потребуют? Ценятся ведь потроха иммунных. Старожилам живот вспороть готов?
А я, пенек, уши то развесил… Ведь чувствовал, что вокруг меня воздух сгущается, и смотрят на меня косо.
Карина — Мальвина, хватая одежду, пулей вылетела из комнаты на улицу.
Какой же я дурак.
Часть 7. Домой
Как в фильме «Звонок», про раскосую девочку с видеокассеты, знатную убивальщицу, вид колодца вызывал страх и омерзение. Чем ближе к нему, тем деревянее становятся ноги. Разом обрушивается все, как буд-то попадаешь под липкий, вонючий, неприятный душ, который окатывает как волна и вымывает из глубин души всю мерзость и гадость, все неприятные воспоминания о которых стараешься позабыть поскорее. Засунуть все эти воспоминания в самые потаенные уголки души, о которых тоже стараешься позабыть скорее. Но раз за разом, то в пьяном угаре, то в кошмарном, липком сне, все эти казалось бы забытые видения выходят наружу и заставляют тебя зажмуриваться и трясти головой уверяя самого себя, что все это было давно, неправда и не с тобой.
Сделал шаг ближе к колодцу, и я снова еду в электричке.
Сделал еще шаг, и я вижу как невиновного и не знакомого человека рвет зубами неведомая и ужасная тварь, а я стою в обгаженных штанах и ору истошно наблюдая эту картину, и ничего поделать не могу, потому что я беспомощный инвалид.
Еще шаг, и я иду хромая в компании каких то мужиков, непонятно куда.
Еще шаг, и я душу Знахаря в его мерзкой и липкой от грязи комнате.
Еще шаг, и перед моим взором, появляется Ласта, со своим вечно глупым и наивным видом…
Так, все, я дошел до края колодца. Вчера прошел дождь, и на дне чавкающая жижа. Я скинул вниз рюкзак, который тяжело плюхнулся в грязь. Затем спрыгнул солдатиком сам. Уселся на рюкзак набитый золотыми ювелирными украшениями. Теперь только ждать перезагрузки.
Придя в сознание, я ползал на четвереньках по грязи, безнадежно пытаясь встать на ноги.
Помню, что в первый раз, я порядком струхнул, подумал, что болезнь вернулась и я снова и опять беспомощный инвалид. Но как то все обошлось… Стоя раком, сблевал как последний алкаш, и не удержавшись на четырех мослах, плюхнулся в собственную блевотину.
Чувствуя себя свиньей, перевернулся на спину и попытался отдышаться. Сейчас все пройдет, так всегда бывает после перезагрузки. Примерно минут через десять, нащупал трясущейся рукой баклажку из под лимонада, полную живчика и осторожно начал хлебать вонючую жижу.
Три глотка, не больше. Блин, как же болит голова!
Вытолкав рюкзак, вылез наружу сам. Отдышался. Все. Теперь в путь. Сначала, примерно три километра вдоль железнодорожных путей, Потом свернуть влево, на старое, заброшенное кладбище.
По пути, меня обогнало несколько пассажирских поездов из окон которых смотрели унылые и равнодушные морды пассажиров. На мне особо никто взгляд не останавливал.
Кого заинтересует дачник в триконах с оттянутыми коленками? Не зря я все время посещаю своего лепшего друга Шкафа, и роюсь в тряпье казармы. Дачный прикид, самое то… Шкаф, думает, что я посещаю его с ревизией, чё там — как, по просьбе Карела. А вот,
