Книга Книга шипов и огня - Рэй Карсон

Дождь идет всю ночь, ливень сменяется ледяной моросью и наоборот. Слишком темно, и низа оврага не видно, но вода с оглушительным грохотом проносится мимо. Я непрестанно молюсь, и Божественный камень помогает справиться с самым худшим холодом, но мне слишком неудобно спать. И я боюсь, что если задремлю, то скачусь прямо в воду, которая неизвестно насколько поднялась за время ливня. Когда дождь наконец стихает, я решаю переждать ночь, а не карабкаться в темноте. От голода у меня кружится голова, мне холодно и мокро. Я не смогу. Это самая долгая ночь в моей жизни.

Рассвет приносит розоватый свет, мир становится кристально четким, у меня появляются новые силы. Я знаю, что я не воин, что я плохо экипирована для выживания в пустыне. Но я могу найти дорогу. «У тебя мощный ум», — сказал мне однажды предатель Белен. Воспоминание о нем воодушевляет меня еще сильнее. Я должна дойти до отца Алентина, до деревни, и предупредить их.

Овраг теперь заполнен водой, темной и пузырящейся. Я не смотрю туда, выбираясь из своего неудачного укрытия наверх. Моя одежда промокла не смертельно, но достаточно для того, чтобы мне было холодно. Молясь и понимая, что меня хорошо видно, я иду вдоль гребня, предпочитая этот путь возможности утонуть. Голод сжимает мой желудок. Но, в конце концов, у меня вокруг полно воды.

Постепенно поднимаясь, солнце согревает мою спину, и это приносит немного комфорта. И одну идею.

Я останавливаюсь, обдумывая внезапную мысль. По дороге к армии Инвьернов Божественный камень становился холоднее, предсказывая опасность. Когда я отхожу дальше, он согревает мое тело. В течение долгих лет он становился теплее от моих молитв, даже если я обращалась в них к определенным людям. Вполне возможно, что это мой спасительный маяк.

Опасаясь, что камни ненадежны, я внимательно переставляю ноги. Я двигаюсь в западном направлении, дорога идет под уклон, а я надеюсь уловить импульс возрастающего тепла. Проходят часы, прежде чем я замечаю что-то, слабый укол. Может, это фантомное ощущение, вызванное моим отчаянием? Но когда я немного поворачиваюсь направо, укол повторяется. Всего лишь небольшой всплеск тепла в животе, но он приводит меня в такой восторг, что я сбегаю вниз на бережок. Стою в грязи, медленно поворачиваюсь в разные стороны, чтобы уловить сигнал. Руки трясутся от волнения. Может быть, может быть, я переживу это.

Немного ссутулившись, я решительно иду вперед, иногда останавливаясь у воронок в камне, чтобы попить, или прислушиваюсь к Божественному камню, чтобы стремглав броситься дальше, получив импульс тепла. Таким образом я иду несколько часов. Но мой постоянный голод и усиливающийся зуд в предплечье напоминают о понесенных потерях. С каждым шагом ноги наступают на землю так, как будто они сделаны из свинца; взгляд затуманивается, возможно, у меня начинается лихорадка. Мое тело отчаянно хочет отдохнуть, но отдых не будет иметь значения, если я не найду еды и антисептик для раны. Я иду дальше.

Божественный камень посылает все более сильные сигналы, и это хорошая новость, ибо мой разум слишком измотан, чтобы обращать внимание на что бы то ни было. Полдень выводит солнце надо мной, ослепляя и смазывая перспективу, и я начинаю спотыкаться. Я бреду вдоль мягкого гребня, охристой морщины земли. Что-то тонкое ловит мою ногу, и я шагаю в воздух. Ударяюсь плечом, потом бедром. Я не могу дышать, падая вниз в овраг; поле зрения сужается. Шорох скольжения и треск костей стихают. Я все еще слышу их, но как будто издалека, невнятно. А потом я не слышу ничего.

Мои веки дрожат. Свет озаряет мое тело вместе с болью, острой, как кинжал, пробирающей до костей. Я вскрикиваю, и под моей правой грудью легкое как будто загорается огнем.

— Элиза? Ты очнулась?

Голос! Этот прекрасный голос.

— Умберто?

Он легкомысленно смеется, целует меня в щеку, гладит лоб. Он повторяет мое имя снова и снова.

— Я вернулся за тобой, но нигде не мог тебя найти, и лагерь был в панике, и полил дождь, и я даже не мог взять след…

— Умберто, я страшно хочу есть, — когда я открываю рот, боль бежит от челюсти к затылку. Не знаю, как я смогу жевать.

— О! Конечно, есть вяленое мясо и…

— Мягкое…

Я слышу, как он что-то ищет. Вода льется из кожуха.

— Суп. У меня не так хорошо выходит, как у Косме, но я сделаю.

Я позволяю ему заботиться обо мне и закрываю глаза, счастливая от того, что выжила. Потягиваю ступни и руки, чтобы разобраться, где болит. Постоянно болит повсюду, но особенно плохо в области ребер и в левом виске. Я лежу ничком, что-то мягкое подложено мне под шею, ремень прижимает правую руку к телу. Неподалеку потрескивает костер. Впервые за много дней я в благословенном тепле.

— Умберто… моя рука…

Костер вспыхивает с характерным звуком, когда он ворошит поленья.

— Думаю, у тебя треснула пара ребер, когда ты упала с холма. Я зафиксировал твою руку, чтобы ты не повредила ее, пока спала.

— Ты видел, как я упала?

— Элиза, ты рухнула прямо на мой прекрасно замаскированный привал.

Вскрик потрясения, вырвавшийся из моей груди, отозвался острой болью в ребрах. Из глаз брызнули слезы, дыхание участилось. Умберто был конечной целью. Мой Божественный камень вел меня к Умберто.

Очень больно стараться не заплакать. В глазах темнеет.

— Умберто, — шепчу я.

— Ты в порядке, Элиза?

Я вижу только его силуэт, становящийся все темнее.

— Я решила потерять сознание, пока ты готовишь суп.

Я погружаюсь в прекрасное состояние, мягкое и теплое. Но что-то маячит на краю сознания. Мне что-то надо сказать Умберто. Надо сказать о предателе.

Я сплю.