— По крайней мере, ему не все равно, — вздохнула Кейт.
— А Россу? — Изабель нахмурилась.
— С чего бы ему волноваться обо мне, если ему навязали этот брак?
— Но тогда…
— Да, да. Ты хочешь спросить, как он избежал проклятия? Если бы я знала!
Лицо Изабель прояснилось.
— То, что мужчина чувствует, и то, как он себя ведет — это зачастую совершенно не одно и то же.
Могло ли это быть правдой? Кейт хотелось бы думать, что да. То, как Росс прикасался к ней, как ласково разговаривал и как сладко целовал, казалось чем-то большим, чем простое вожделение. Он был очень страстен прошлой ночью и сегодня рано утром, занимаясь с ней любовью так, что даже сейчас кровь в жилах Кейт забурлила от этих воспоминаний. Ей казалось, будто их соитие могло длиться бесконечно долго, целую вечность…
— Кейт, дорогуша, ты покраснела. В чем причина?
— Ни в чем, — сказала леди Кэтрин, подставляя лицо ветру, чтобы остудить его. И продолжила, чтобы избежать дальнейших расспросов: — Может, войдем внутрь? Тебе нельзя мерзнуть.
— Прекрати говорить о том, что мне нельзя! Я здорова, как те крестьянки, которые сегодня рожают, а завтра идут работать в поле.
Кейт вынуждена была признать, что это и в самом деле так.
— А ты знаешь, когда родится ребенок?
— По моим расчетам, в мае. — Изабель усмехнулась. — Кажется, я зачала его с самого первого раза, когда мы с Рэндом занимались любовью.
Кейт быстро взглянула на нее.
— Так часто бывает?
— Когда жених и невеста молоды, здоровы и наслаждаются соитием, — довольно часто. Но если мужчина старше, такое случается реже. Так, по крайней мере, говорят старые замужние женщины. А что? Ты думаешь, что ты… Нет, ты не могла бы узнать об этом так быстро.
Кейт молча покачала головой.
— Нет, — вздохнула Изабель. — Жаль, что меня не было на вашей свадьбе.
Услышав грусть в голосе сестры, Кейт подошла ближе и обняла ее. Будучи самой старшей из трех сестер, Изабель всегда чувствовала ответственность за нее и за Маргарет, всегда стремилась защитить их. Это она сплела крепкую нить, которая объединяла их.
Скоро Изабель предстояло родить ребенка, а это всегда опасно. Кейт молилась, чтобы все прошло хорошо. Если с ее старшей сестрой что-нибудь случится, она этого не вынесет.
Было бы ей страшно, будь она на месте Изабель? Боялась бы она принести в этот мир ребенка Росса? Кейт не знала этого, но думать о ребенке было приятно. Сын, с темными волосами и глубокими глазами. Он рос бы высоким, здоровым и храбрым.
А потом он поехал бы на войну со щитом в руке и мечом на поясе, а она бы дрожала от страха, думая о том, что может с ним случиться. Точно так же, как она дрожит сейчас, гадая о том, что ожидает Росса, когда он приедет в Граймс-Холл, в это имение, подаренное им королем.
Кейт сама не знала, откуда взялись у нее эти мысли. Это было совсем не то, что она хотела бы чувствовать, глядя на исчезающий вдалеке силуэт супруга.
— Думаешь, он вернется? — спросила она с сомнением.
— Рэнд? Разумеется, вернется.
— Я имею в виду Росса. Он мог оставить меня здесь без намерения когда-либо вернуться.
— Да что ты такое говоришь?
— Как я могу быть в нем уверена?
Изабель несколько секунд смотрела на сестру.
— Мне кажется, твой вопрос должен звучать так: можешь ли ты быть уверена в том, что ты ему не безразлична?
— Или что не стану безразлична в будущем, — прошептала Кейт.
— Потому что ты любишь его?
Она грустно улыбнулась.
— Наверное. Иначе разлука с ним не была бы столь болезненной.
Изабель обняла ее одной рукой, прижимая к себе.
— Я знаю только один способ сделать его неравнодушным — любить самой. Мужчины подобны серебряным зеркалам. Они могут быть твердыми и холодными, даже лучшие из них, но если их отполировать, будут отражать все, что увидят.
— А худшие из них?
— Их надо сторониться. Они не стоят тех слез, которые женщины проливают из-за них.
Каким был Росс, лучшим или худшим? Кейт думала, что знает, но могла ли она быть в этом уверена?
Время в замке Брэсфорд застыло. Дни проплывали мимо, превращаясь в недели, затем в месяцы, и мало что отличало их друг от друга. Зима уходила, а весна медленно наступала из-за холмов. Стражники, дежурящие на башне возле чаши с дровами для сигнального огня, приходили и уходили, и не было причины этот огонь зажечь. Дозорным на стенах не о чем было докладывать. Кто-то из соседей заезжал, чтобы погостить денек-другой или разделить трапезу, но чужаки не появлялись. От Росса почти не было вестей. Правда, он отправил сообщение о том, что прибыл на место. Из письма следовало, что он не встретил сопротивления, но замок находился в запустении, и требовалось много труда, чтобы привести все в порядок.
Когда пришли свежие новости из Лондона, Кейт пряла, сидя в дальнем углу главной залы. Ими поделился граф Певерелл, который остановился у них на ночь, чтобы затем продолжить путь на север. То ли граф и Брэсфорд не заметили присутствия Кейт, то ли последний был не против того, чтобы она слышала их разговор. По крайней мере, он не пытался выставить ее за дверь и говорил достаточно громко.
Новости о восстании уже не были досужими сплетнями. Священник, утверждающий, что нашел наследника Плантагенетов, молодого графа Уорика, объявился вместе с ним в Ирландии. Он встретился с йоркистами в Дублине и к началу апреля сумел заручиться их поддержкой. Эта группа включала в себя могущественного графа Килдарского, который не питал симпатии к Ланкастерам.
С такой серьезной поддержкой в приморских землях они завоевали также доверие многих в Девоне и Корнуэле. Генрих провел истинного Уорика по улицам Лондона, чтобы успокоить народ, но это ничем не помогло. Тогда он собрал совет в Шине, чтобы обсудить план дальнейших действий. Одним из принятых решений было помилование всех мятежников, которых бросили в темницу после Босфортского сражения, включая даже виновных в тяжкой измене. Цель, очевидно, заключалась в том, чтобы привлечь на свою сторону тех мятежников, которые и так подумывали об этом, но боялись наказания. Также Генрих решил уменьшить размеры податей с крестьян, чтобы предотвратить бунт.
Над страной снова нависла угроза войны, как это уже не раз бывало за годы конфликта между Йорками и Ланкастерами. Мысли об этом причиняли Кейт почти физическую боль. Неужели гордость и жажда власти так легко толкают мужчин на братоубийство? Что заставляет их загонять друг друга, как диких зверей, жестоко расправляться с поверженными врагами и собирать кровавую жатву? Это было худшее из всех безумий, чистая ненависть одних, питающаяся страхом других.
