и выведал, где я буду завтра. Кто он, черт возьми, такой? Я возвращаюсь к тюремным воротам и нажимаю на звонок. Из интеркома доносится громкий голос:
– Да?
– Извините, Патрик уже вернулся?
– Кто?
– Патрик.
– Какой еще Патрик?
– Э-э… не знаю. Патрик… Я не знаю его фамилии, – запинаюсь я. Лучше быть честной.
– Гм. Простите, кто это?
– Я Эрин Робертс, только что от вас вышла.
Я стараюсь говорить спокойно, хотя понимаю, что кажусь им психопаткой.
– Ах да, Эрин. Простите. Что случилось?
Охранник вспомнил меня, и я уже не кажусь ему такой сумасшедшей, как минуту назад.
– Нет, ничего. Я просто… Кто-нибудь заходил после того, как я вышла?
Следует секундная пауза. Видимо, он размышляет, не сумасшедшая ли я все-таки. Или думает, стоит ли соврать?
– Нет, мэм. Может, отправить кого-нибудь вам на помощь? – осторожно предлагает он.
Перешел на «вы». Нужно уходить.
– Нет, все в порядке. Спасибо.
Я разворачиваюсь и ухожу.
Патрик вовсе не работает в тюрьме. Кто же его послал? Он хотел выяснить, что я здесь делала. В голове возникает жуткая мысль: он хочет вернуть свою сумку?
* * *
Вернувшись домой, я чувствую: что-то не так. В слегка приоткрытую заднюю дверь кухни влетает ледяной ветер. Марк никогда не оставил бы эту дверь незапертой. Значит, в доме был кто-то чужой. А может, и сейчас есть.
Я на секунду замираю, не в силах поверить в происходящее. За спиной слышно какое-то движение. Резко оборачиваюсь: нет, никого, только щелкает в тишине холодильник. Я прохожу по всем комнатам. Рывком открываю двери и врываюсь внутрь с крикетным молотком Марка в руках, словно это чем-то поможет. В венах вместо крови течет концентрат адреналина. Я ищу признаки чужого присутствия, однако ничто не бросается в глаза.
Наконец, убедившись, что дом пуст, я добираюсь до лестницы на чердак. Нужно проверить тайник. Пока поднимаюсь, повторяю про себя: «Пожалуйста, пусть они будут на месте!» Если камни пропали, то все кончено. Правда, они могут еще и о деньгах вспомнить.
Под изоляцией все на месте. Бриллианты подмигивают мне из сумочки, телефон и флешка надежно упакованы. Нас не ограбили. Тот, кто приходил в дом, хотел что-то узнать, а не обокрасть нас.
И все же зерно сомнения посеяно. Возможно, я что-то упустила. Вновь обыскиваю весь дом. На этот раз внимательнее, высматривая любой намек на чужое присутствие. И вдруг замечаю.
В нашей спальне, на полке старинного камина, рядом с билетами на концерт и антикварными часами, образовалось пустое место. Темный прямоугольник на запыленной полке. Исчезла фотография, на которой запечатлены мы с Марком в день помолвки. Ее кто-то украл.
Больше не взяли ничего. В гостиной на автоответчике горит красный огонек. Пять сообщений. Я молча сажусь и слушаю. Самое свежее – от Алексы. Ей дали добро на ВМИ. Это хорошая новость. Новый визит в клинику назначен на следующую неделю.
Автоответчик переходит к следующему сообщению. Вначале я думаю, что это случайный, «карманный» звонок. Слышны какие-то непонятные звуки, фоновый шум, неразборчивые обрывки разговора. Низкий гул большого многолюдного пространства. Вокзал или аэропорт. Телефон в движении. Может, это мой сотовый сам набрал домашний номер с Восточного Ватерлоо? Звонок поступил в среду, в день, когда мы уезжали в Фолкстон. Я вслушиваюсь: вроде бы наши голоса? Призраки прошлого. Нет, не разобрать. Я прослушиваю сообщение полностью: две с половиной минуты какой-то иной жизни. Смотрю на автоответчик. В таких звонках нет ничего особенного, правда? С каждым такое случалось. Но они оставляют жутковатое впечатление, даже когда все хорошо, будто возвращая нас в прошлое. Или я сама себя пугаю?
Начинается следующее сообщение, совсем уж странное. Почти такое же. Я знаю, что вы сейчас скажете: обычное дело, эти случайные нажатия. А вот и нет: второе датировано следующим днем. И время одинаковое: три минуты двенадцатого. В одиннадцать утра я была в клинике с Алексой и своей командой, а телефон выключила, так что случайный звонок исключается. И звуки другие – похоже на парк. Шепот ветра, крики детей на игровой площадке. Грохот надземки или обычного поезда. Ничто не намекает на Лондон, просто я так решила. Владелец телефона подходит к дороге, я слышу шум проезжающих машин. И вновь щелчок. Не понимаю, зачем кому-то два дня подряд звонить нам ровно в одиннадцать ноль три и ничего не говорить? Разумеется, это не «карманные» звонки. Кто-то проверял, дома ли мы.
Начинается новое сообщение, оставленное сегодня утром, в восемь сорок две, когда я встречалась с Элисон Батлер в Пентонвиле. Фон гораздо тише, как в помещении. Возможно, в кафе. Я вроде бы даже различаю стук приборов и неясное бормотание. Кто-то завтракает. Я напрягаю слух и улавливаю голос. Не владельца телефона, а кого-то, кто обращается к нему.
– Вы все еще ждете? Подойти позже?
В ответ – тихое бормотание, и остаток записи – только фоновый шум. Итак, я знаю, что сегодня утром, в восемь сорок пять, неизвестный, звонивший сюда, ждал кого-то в ресторане. Судя по произношению официанта, в Лондоне.
А больше всего меня пугает последнее сообщение, записанное сегодня в девять сорок пять. Фон в помещении. Низкий электрический гул. Вроде какого-то промышленного холодильника или чего-то подобного. Вновь неразборчивое бормотание, писк чего-то электрического, звуки шагов. Внезапно все перекрывает хорошо знакомый мне звук: автоматическое двухтональное би-бип, которое издает открывающаяся дверца газетного киоска через дорогу от нашего дома. По спине ползут мурашки, я падаю на ближайший стул.
Я зашла домой через пятнадцать минут после того, как записано последнее сообщение. Тот, кто его оставил, был здесь. Что делать, звонить Марку? Или в полицию? И что я им скажу? Нет, это невозможно.
Марк явно понятия не имеет об этих сообщениях: он никогда не проверяет домашний телефон и никому его не дает, в отличие от меня.
Я вспоминаю холодную руку Патрика. Номер неизвестен. Мог Патрик прийти сюда после нашей встречи? Или до? И узнал по фото, как я выгляжу? Но зачем ему возвращаться после встречи со мной? А может, он хотел только задержать меня, пока тот, в доме, закончит свои дела? Я вновь прослушиваю сообщения, гадая, что могла упустить.
Я пытаюсь вспомнить лицо Патрика. Волосы, одежду. О господи! Люди так невнимательны! Мне не за что ухватиться. Среднего возраста, в костюме, крепкое рукопожатие. Говорит как британец, с намеком на акцент. Француз? Из другой европейской страны? Я чуть не плачу. Почему я к нему не присмотрелась? Видимо, разволновалась, что опять могут возникнуть препоны в отношении съемок, и
